Но Эрика потухнет. Засохнет, как некогда прекрасная роза, срезанная с куста. Она не сможет без чужого внимания, не сможет жить, если ею перестанут восхищаться. И Кристиан это знал, а потому терпел, сжимая зубы и срывая злость на жалких пленниках. Украшая свои руки кровью, пытаясь заглушить боль любыми доступными ему способами, лишь бы не навредить Эрике.

Он подошёл к окну и зашторил штору, едва не сорвав её — слишком уж резким получилось движение. Затем подошёл к жене и опустился рядом с ней на колени, обнимая за плечи и нежно целуя в щёку.

— Я здесь, родная, я рядом, — тихо прошептал он. — Ты никогда не будешь одна. Клянусь тебе, Эрика. Я никогда не оставлю тебя. Никто не сможет нас разлучить, я всегда буду с тобой, — Кристиан поцеловал её в макушку, а затем зарылся носом в волнистые волосы, вдыхая свежий запах роз. — И я знаю, что тебе нужен только я. Ведь так, моя королева? Только ты и я, — он слегка понизил голос, — и никакой художник не посмеет снова разрушить наше счастье.

•••

— Так.

Йоханесс сидел на коленях перед низким кофейным столиком с шатающейся ножкой и сосредоточенно раскладывал купюры по поверхности отдельными стопками. Оливер также на коленях сидел напротив и покорно исполнял каждый приказ отца. В руках юноша сжимал огромную причудливую копилку в виде дурацкой свиньи с косоглазием.

— Это за свет, — мужчина отсчитал несколько купюр и отложил их в сторону, после чего чирикнул в блокноте ручкой. — Счёт сюда гони.

Юноша покорно протянул отцу желтоватую бумагу с коммунальным счётом из стопки, расположенной на полу (на кофейном столике не хватило места). Йенс положил листок на только что отложенные долларовые купюры.

— За этот месяц? Ты проверил? — Ольсен указательным пальцем поправил очки, бросив на сына внимательный взгляд.

— Да, я проверил, — Оливер кивнул головой.

— Заебись. Кажется, со счетами на этот месяц мы разобрались, — он снова заглянул в свой блокнот и довольно щёлкнул пальцами одной руки, в другой всё ещё сжимая исхудавшую пачку денег. — Так. Осталась аренда, — Йенс перевёл взгляд на оставшиеся доллары и, тяжело вздохнув, принялся отсчитывать необходимую сумму, после чего и её отложил в сторону. — Конверт сделал?

Оливер энергично закивал головой, после чего поднял с пола белый аккуратно сложенный собственноручно конвертик и протянул отцу.

— Красивый. Молодец, — похвалил Ольсен, и юноша смущённо улыбнулся. Мужчина сложил деньги за арендую плату в конверт и протянул его обратно сыну: — Когда эта пизда завтра припрётся — передай ей. Ну как обычно.

Мальчик снова кивнул. Из-за того, что Йоханесс часто возвращался домой поздно или работал в вечерние смены, а не дневные, Оливеру иногда приходилось самому разбираться с арендодательницей в день оплаты жилья: отдавать деньги и отчитываться за состояние дома. Первые разы интровертному мальчику было страшно, но сейчас он уже привык, да и арендодательница относилась к нему хорошо, даже жалела бедного ребёнка и его отца, которому приходилось работать днём и ночью, чтобы оплачивать дом в дыре мира. Более того, Оливеру нравилось доверие папы, в подобных ситуациях он чувствовал себя взрослым человеком, который способен быть ответственным и решать взрослые проблемы.

— Много уроков завтра?

— Нет, я к четырем уже буду дома. Как раз успею.

— Заебись. Я только к восьми буду. Ты в комнате прибрался?

— Да, пап.

— Полы мы вымыли, плиту отдраили, ванну тоже, — он задумался, прикусив нижнюю губу, — всё же сделали, да? Не до чего же доебаться?

— Пап, она никогда ничего плохого про нас не говорила, а ты каждый раз волнуешься перед её приходом, — тихо засмеялся Оливер. — Даже продуктов купил почти целый холодильник, чтобы она не подумала, что ты меня не кормишь.

— Смеешься, да? Смеешься над отцом? — заворчал Йоханесс. — Маленький засранец! Не нравится — можешь не открывать холодильник.

— Да я просто шучу!

— Шутник нашёлся. Вы посмотрите, — мужчина махнул рукой, пока Олли продолжал тихо посмеиваться. — Так, не сбивай, прекрати угорать. Это на жрачку, — он снова отложил небольшую пачку денег на край стола, а юноша вытянул с пола красный бумажный конвертик и сложил эту сумму в него. Йоханесс снова что-то чирикнул в блокноте. — А это то, что осталось, — последние купюры, наконец, оказались на столе. Теперь руки мужчины, как и его кошелек, были пусты. — Вынимай дно копилки.

Оливер вытянул донышко копилки за специальный рычажок, и монетки посыпались на кофейный столик. Получилась целая горстка. Йоханесс принялся внимательно отсчитывать оставшиеся деньги, после чего, убедившись, что всё сделал правильно, бросил на сына удовлетворённый взгляд.

— А в этот раз больше получилось, чем в прошлый, — огласил он результаты подсчёта.

— Ура! — Олли довольно хлопнул в ладоши и широко улыбнулся, пока Йоханесс вытащил из пола одну из самых скрипучих дощечек, за которой прятался тайник с деньгами — небольшая шкатулка, куда мужчина и сложил оставшиеся деньги. — Я думаю, мы скоро уже переедем, — с гордостью хмыкнул юноша.

— Если я на работе этой не сдохну, — прокряхтел мужчина, вновь запихивая дощечку на место.

— Папа! — возмущённо хмыкнул Олли.

— Ну прости-прости, — он ударил кулаком по дощечке, наконец, полноценно вправив её в пол, затем записал получившуюся сумму на отдельной странице в своём блокноте. — Так, короче, мы вроде со всем закончили. Счета завтра оплачу, с бабкой ты разберёшься, — Олли кивнул головой. — Ужинать будем?

— Ты сказал мне не открывать холодильник, — юноша хитро улыбнулся.

— Какой ты противный, Оливер, — хмыкнул Йоханесс. — Ладно. Хер с тобой. Я сам приготовлю ужин.

— Только я угольки есть не буду.

— Не издевайся, я не настолько плохо готовлю! Засранец. Какой ты засранец. Кто тебя таким воспитал, а?

— Ты!

— Не правда. Я не мог так плохо тебя воспитать.

Ольсен поднялся на ноги, потирая коленки, затекшие после долгого сидения на полу. Попутно он размышлял над тем, какой отравой следует накормить сына сегодня вечером. В смысле, не отравой, а… да блядь, Йенс никого травить не собирается! И нормально он готовит! Не идеально, но приемлемо. И вообще. Нехуй жаловаться.

Последние несколько дней у Йоханесса было подозрительно хорошее настроение. Честно говоря, его и самого подобный расклад пугал, что уж тут говорить про Оливера, который на отца подчас косился, как на умалишённого. Мужчина пытался убедить себя не радоваться раньше времени, но, серьёзно, как разум вообще может в чём-то убедить сердце? Тупое наивное сердце, которое билось в миллиарды раз быстрее, стоило только вспомнить любимый образ. Вспомнить, как она любовалась каким-то жалким клочком бумаги. Вспомнить, как прижималась ближе, пытаясь согреться в объятиях. Вспомнить, как просила нарисовать