— Чё тебе от меня надо?

— Послушай, — она тяжело вздохнула. — Я всё думала о том, что ты мне сказал. Та женщина… как у тебя с ней дела?

Йоханесс раздражённо закатил глаза. Да, он сказал ей как-то про свою несчастную любовь, но то было на эмоциях и в порыве тоски и грусти. Это должно было остаться именно в том моменте. Йенс не любил обсуждать с кем-то свои внутренние переживания или эмоции. Он не любил делиться чем-то личным. Более того, разумеется, ему не нужен был мозгоправ, которого иногда из себя пыталась строить Эльфрида. Эрика — сугубо его дело, разберётся сам.

— Нормально, — отрезал Ольсен.

— Это кто-то с твоей работы? — продолжила пытки Фрида.

— Нет. Отстань. Ты её не знаешь, и я не хочу об этом говорить, — проскрипел мужчина.

— А кто тогда? Я точно её не знаю? Как часто ты её видишь?

— Эльфрида, а что у тебя с моим братом? — парировал Йоханесс. — Вы теперь снова вместе? Или всё ещё пытаетесь определиться? Или, может, он всё ещё пытается понять, что ему важнее: ты или бабки? А ты продолжаешь таскаться возле него хвостиком?

— Ты грубый и злой! — обиженно воскликнула девушка. — Такими темпами у тебя точно никогда не будет жены, твой характер никто не вытянет.

Она отвернулась в сторону, забравшись на стул вместе с ногами и прижав в груди коленки. Ольсен тоскливо опустил взгляд вниз. Неужели у него действительно настолько неприятный характер? И впрямь ведь… грубит постоянно, ворчит, ругается со всеми, ревнует. Как скоро это заметит Эрика? Тогда, наверное, она поймёт, что точно не хочет быть с Ольсеном.

— Прости, — пробормотал мужчина.

Пауэлл удивленно повернулась в его сторону, огромными глазами изучая виноватое лицо Йенса.

— Ты… ты тоже меня прости! — тут же начала лепетать Фрида. — Я… я думаю, что ты обязательно ещё женишься. Я… не имела ввиду, что ты злой. Просто… немного иногда похож на ворчливого деда. Но это ничего страшного! Кому-то… ведь… и такие нравятся…

Йенс сухо усмехнулся, наблюдая за тем, как краснеет от стыда лицо Пауэлл.

— Она замужем, — тихо пробормотал он.

— Как ты мог влюбиться в замужнюю? — удивилась Фрида.

— А как ты могла влюбиться в моего сорокапятилетнего брата, будучи мелкой девкой? — передразнил Йоханесс.

— Я не мелкая! — покачала головой Пауэлл. — А у нее с мужем… ну… всё хорошо?

— Там всё сложно, — вздохнул мужчина. — На самом деле, я и сам до конца понимаю, что у них происходит.

Эльфрида вдруг прониклась великим сочувствием. Впрочем, разумеется, в этом не было ничего удивительного, ведь разжалобить девушку — раз плюнуть. Особенно цепляли её мужские слёзы и грусть — эдакая глупость. Кажется, дело в Стивене Пауэлл — старшем брате Фриды, который всегда казался ей, глазами маленькой девочки, сильной несгибаемой скалой. Девушка рассказывала, как рядом с ним чувствовала всегда себя защищённой, казалось, что он не способен опустить руки и сдаться. Отца у них не было, так что не удивительно, почему именно брат стал для Эльфриды таким значимым человеком. Для неё Стивен был и будет самым сильным и храбрым человеком, она видела его плачущим всего раз, на похоронах матери.

В общем, так или иначе, но у Фриды сложилось мнение, что мужчины не плачут, а если и плачут, то когда всё ну охуеть как плохо. Эдакие непробиваемые скалы. Йенс бы не удивился, если бы узнал, что Гловер рыдал, когда вымаливал у Эльфриды прощение и умолял вернуться к нему. И, разумеется, Пауэлл, увидев слёзы на любимом лице, простила его через секунду, несмотря на то, что сама только не давно рыдала на плече Йоханесса о том, какой же Томсон козёл. Сам Ольсен таким наивным не был, его мужские слёзы никогда не брали (если это не Оливер), так что он как считал кузена уродом, так и считает.

Фрида мученически вздохнула, вновь привлекая к себе внимание Йенса и вытягивая его из своих мыслей. Ольсен не сильно хотел делиться своими переживаниями с подругой и разъяснять ситуацию — тем более. Большую часть времени мужчина вообще предпочитал не думать о Кристиане Эдвардсе. Эрика или не говорила о нём вообще, или говорила плохо — разве могли быть у них хорошие отношения? Конечно, этих соображений не хватало для того, чтобы успокоиться, так что Йенс предпочитал не думать вообще. Впечатления от последней встречи были всё ещё безумно сильными, и его обливало изнутри терпкой теплотой, когда вспоминал, как Ричардсон прижималась к груди, моля о ласке. Ольсен уже успел безумно соскучиться и мечтал увидеться поскорее, искренне веря, что следующая встреча принесёт ещё больше прекрасных эмоций. Медленно, но верно у него получится растопить лёд в её сердце.

— Не смотри на меня так, — покачал головой Йенс. — Я не бедный и несчастный брошенный любовник. Я свято верю в то, что у нас с ней всё будет хорошо.

— В прошлый раз ты сказал иначе, — настороженно отозвалась Эльфрида.

— Это было в прошлый раз, — раздражённо махнул рукой Ольсен, после чего сделал большой глоток пива из горла бутылки. — Она очень тонкая натура, угадать её мысли и чувства невозможно. В прошлую нашу встречу она была очень мягкой, она подарила мне надежду. Я хочу верить в то, что у меня есть шанс, — Йоханесс притих и отвёл взгляд в сторону, снова делая глоток. — Я никогда так не любил. Да я… я вообще таких женщин никогда не встречал!

— Это очень мило, — когда Эльфрида выпивала, она становилась безумно странной. И чувствительной. И ранимой. Сейчас, например, у неё намокли глаза. Йенс бросил на подругу недовольный взгляд и вздохнул. Вот и что с ней такой делать? — Я никогда таким тебя не видела. Я вообще не думала, что ты способен полюбить кого-то, — сквозь слёзы пробормотала девушка, крепко сжимая в руках бутылку пива.

— Спасибо, блин, — он откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу, внимательно наблюдая за рыдающей Фридой. Идиотка.

— Ну нет, Йенс, не обижайся! Я не имела ввиду ничего плохого. Просто… у тебя так много женщин было, в твоём возрасте люди обычно уже женаты, двоих детей воспитывают, а ты…

— Продолжаешь на больное давить? Спасибо, подруга.

— Ну не обижайся, не надо! — Эльфрида отставила бутылку на стол и вцепилась двумя руками в плечо Ольсена. Глаза её всё ещё были мокрыми. — Я думала, что спустя столько времени отношения — это последнее, что тебя заинтересовать может.

— Я тоже так думал, — вздохнул Ольсен угрюмо. — И пока мне не понятно,