Впрочем, теперь он стал осторожнее, избегал финансовых рисков и не ввязывался в убыточные проекты. Бухгалтерские книги типографии показывают, что большая часть изданий вышла либо на заказ, по предварительной оплате, либо в сотрудничестве с другими издателями, либо финансировалась самими авторами. Теперь никаких авантюр. У него была репутация – имя, которое «покупали». Издаваться в Officina Plantiniana – большая честь и хорошая реклама для начинающих авторов, путь в мир тогдашней литературы или науки. Пусть платят. Он по-прежнему занимал лидирующие позиции на книжном рынке, имел представительства во всех крупных странах. Через год с небольшим после несчастья, постигшего Антверпен и типографию, Кристоф Плантен – снова крупнейший типограф Европы.

О том, что дела шли не так уж плохо, свидетельствует хотя бы тот факт, что у него нашлись деньги, чтобы в 1579 году выкупить большой дом на Врийдагмаркт, в который он перевез типографию за три года до этого, купить соседние здания и затеять масштабную перестройку. Позже его потомки повторят этот трюк – снова купят соседние дома и перестроят все в один дом, который займет целый квартал. На имеющейся теперь в его распоряжении площади Плантен решил построить четыре отдельных квартиры для сдачи в аренду. Он назвал их «Серебряный», «Медный», «Железный» и «Деревянный компасы». Купил он и другую недвижимость в городе – с теми же целями. Удовольствие это было не из дешевых, даже в период экономического кризиса и низких цен на недвижимость. Но таким образом он обеспечил себе новый стабильный источник дохода, помимо своего торгового дома. Мы видим ту же стратегию, что в 1563 и 1567 годах: в кризисной ситуации, кажущейся безнадежной, он начинает новый проект, который помогает из кризиса выйти. Издатель становится домовладельцем.

* * *

Поскольку с 4 ноября 1576 года король Испании больше не был его клиентом, пришлось искать новых крупных заказчиков и покровителей. Точнее, они нашли его сами. В сентябре 1577 года Вильгельм Оранский с триумфом вошел в Брюссель. Генеральные Штаты, заседающие теперь в Антверпене, нуждались в собственном типографе так же, как до них – испанская администрация. И снова типография Officina Plantiniana показалась властьимущим самым логичным решением.

Плантен сразу же поставил условие: монополия на печать всех официальных документов, на что в апреле 1578 года получил согласие. 14 декабря 1579 года Вильгельм Оранский с супругой нанесли визит в «Золотой компас» – Плантен с достоинством принимал их у себя. Правитель сделал символический жест: собственноручно набрал пару предложений и нажал на рычаг пресса – эти отпечатки хранятся сегодня в музее-типографии. Кроме того, он наградил типографа почетной золотой медалью, которую семья потом с гордостью хранила (интересно, с такой же гордостью, когда вернулись испанцы?). Формально все еще оставаясь королевским прототипографом Филиппа II, он стал официльным печатником Генеральных Штатов.

Мнения биографов об этом периоде жизни нашего героя разнятся. Наиболее критически настроенным оказался голландский историк Маартен Шнайдер, который в 1939 году прямо называл типографа оппортунистом. Он, конечно, был гением, пишет Шнайдер, но нельзя избавиться от впечатления, что скорее типография, которая значила для него больше, чем что-либо еще в мире, управляла Плантеном, чем Плантен управлял ею. Она стала той бездной, в которую он бросил все, даже собственные убеждения и принципы: был готов на любой шаг, лишь бы в бурные дни политических потрясений оставаться на плаву и сохранить типографию, предпочитая лавировать и приспосабливаться, а не держаться выбранного курса. Его девиз «Трудом и постоянством» относится к типографу, которому цивилизация благодарна за его вклад в культурную историю, но не к человеку. В сноске Шнайдер пишет, что полностью осознает, что нарисованный им образ Плантена отличается от привычного, но нельзя позволять околдовать себя той благочестивой аурой, которую создали другие его биографы[129].

Леон Воэ находит вердикт Шнайдера несправедливым: нельзя забывать, что Плантен жил в очень смутное время в стране, раздираемой войной. С 1566-го, и особенно с 1572 года и до самой его смерти война в Нидерландах, так или иначе, бушевала непрерывно. Удача сопутствовала то одной, то другой стороне, менялись правительства. Меньшинство населения сразу же встало на сторону повстанцев, небольшая часть всегда оставалась верной Филиппу II. Большинство же колебалось, выжидая, и затем следовало – с разной степенью энтузиазма – за теми, кому сопутствовал успех. Плантен просто принадлежал к этому большинству. Он старался выстроить отношения и с королем, и с Генеральными Штатами. Его действия, даже если и казались оппортунистскими или двусмысленными, оставались вполне безобидными. Он не был ни подлым коллаборационистом, ни хитроумным финансовым гением, пытающимся нажиться на страданиях и военной неразберихе. Все, чего он хотел – оставаться платежеспособным в эти трудные времена. Чтобы типография работала. Он был просто человеком со своими заботами, который оказался в эпицентре конфликта и пытался действовать в этих неблагоприятных обстоятельствах как можно разумнее.

Француз по рождению, Плантен переселился в Антверпен в возрасте около 30 лет и никогда не разрывал связей с родиной. Его пребывания в Париже были частыми и продолжительными, там находились его друзья, родственники, бизнес. Есть основания полагать, что он любил Антверпен всей душой и чувствовал себя там, как дома, но, насколько можно судить, это был чисто локальный патриотизм, не выходящий за пределы городских стен. На политические проблемы в Нидерландах он мог смотреть гораздо более спокойно и беспристрастно, чем сами голландцы. У него, в общем, не было никаких причин быть более горячим патриотом этой страны, чем большинство ее коренных жителей, иметь какую-то твердую политическую позицию, а тем более рисковать жизнью и типографией, защищая ее.

Это был его город, но не его страна. По биографиям, написанным Сандрой Лангерайс и Леоном Воэ, видно, что как раз за Антверпен Плантен беспокоился всей душой. Было несколько эпизодов, когда он старался сделать что-то для города и его жителей в это неспокойное время, используя свои связи с испанским двором. Он не покидал Антверпен несмотря ни на что.

Был ли он обязан хранить верность испанскому монарху до последнего? Королевские заказы дали ему возможность стать величайшим печатником, но в том, что Плантен поднялся до этих высот, – не заслуга короля. Отношения между монархом и типографом всегда были предельно прагматичными и деловыми, а для последнего еще и сопряжены со многими трудностями и тревогами. Впрочем, нужно отдать Плантену должное: до 1581 года, когда Нидерланды формально объявили себя независимым государством, а Филиппа II – смещенным, он продолжал указывать на своих изданиях титул «королевский прототипограф». И только после 1581 года на титульных листах появилось звание «типограф Генеральных Штатов».

* * *

В XVI веке никаких средств массовой информации еще не существовало – просто по причине массовой неграмотности. Впрочем, уже появился новый тип издания, содержащего оперативную информацию о самых актуальных новостях. Gazetta – этим итальянским словом назывался информационный листок, выпускаемый типографиями в связи с тем или иным событием, по названию мелкой монеты, которую обычно платили за него. К началу XVII века европейская газета получила регулярный характер. Возможно, первая периодическая еженедельная газета стала выходить в 1610 году в Швейцарии.