Кроме газет у типографов были и другие возможности вмешаться в политику: издавая политические памфлеты, злободневные листовки, религиозную полемику, печатая определенных авторов, выражающих те или иные взгляды. Но насколько широко они могли воспользоваться этими возможностями в реальности? И были ли в XVI веке типографы с политической позицией?

По этому поводу точных данных нет. В современном мире любой человек – даже тот, кто информирует людей о новостях и актуальных трендах, – теоретически может беспрепятственно высказывать свои политические или религиозные взгляды. А тогда за это можно было заплатить жизнью. Так что те из типографов, которые политическую позицию имели, старались ее не афишировать. Потом на суде инквизиции всегда можно было сказать, что взялся за печать еретического или антигосударственного текста из-за денег, не особо понимая его содержание, – это могло спасти жизнь.

Плантен старался не вмешиваться в политику вообще, разве что от этого зависело будущее типографии. В его переписке можно встретить разные, иногда довольно эмоциональные пассажи по поводу тех или иных событий или решений короля, но он никогда открыто не высказывал своих политических взглядов, не стремился занимать политических должностей, и даже пост королевского прототипографа его, как было сказано выше, немало тяготил.

В 1578 году он занял должность городского типографа Антверпена с жалованьем в 300 гульденов в год. Но она не предполагала никакой политики. Просто в определенный момент Плантен был вынужден просить городской совет о ежегодной субсидии в 400 гульденов, жалуясь, что иначе придется закрыть «Золотой компас», настолько плохи его дела. Вряд ли он был в тот момент на грани нищеты, но, поскольку решение по монополии на печать документов Генеральных Штатов еще не было принято, он, возможно, решил подстраховаться. Городские власти субсидии не выделили, но предложили почетную должность, которую Плантен исполнял до самой смерти, а за ним – его наследники вплоть до 1705 года.

Конечно же, он всегда печатал тексты политического характера: от антиеретических Плакатов Филиппа II, обещавших страшные кары изменникам и отступникам от католической веры, до антииспанских воззваний Вильгельма Оранского, суливших не менее страшные кары Габсбургам и их подручным в Нидерландах. От Индекса запрещенных книг до кальвинистской религиозной литературы. Впрочем, наиболее радикальные публикации выходили из типографии с именем Франца Рафеленга или других подмастерьев на титульном листе. Это были просто заказы – он выполнял свою работу типографа. Но известно ли, как Кристоф Плантен относился к их содержанию?

Когда в апреле 1577 года Плантен снова появился в Антверпене после полугодового отсутствия, это был уже другой город. Власть испанцев кончилась. Филиппу II пришлось отозвать свои войска из Нидерландов. Вернулся Вильгельм Оранский. После Генеральных Штатов в Брюсселе он с 1578 года на пять лет поселился в Антверпене. 29 августа 1578 года Плантен с радостью наблюдал, как в его городе при содействии нового правителя был подписан религиозный мир, провозглашавший равноправие католиков, кальвинистов, а чуть позже и лютеран. И оказалось, что кальвинистов в Антверпене, несмотря на все меры по их искоренению, все еще довольно много.

Двум протестантским конфессиям разрешили не только богослужения, но и собственные церкви (несколько церквей пришлось забрать у католиков), также они теперь могли пользоваться городскими кладбищами. Была провозглашена свобода совести, кальвинистам позволили занимать государственные посты, запрещена была религиозная дискриминация. На Генеральных Штатах католики и протестанты всех провинций договорились о военном сотрудничестве, чтобы вместе противостоять армии испанского короля.

К сектам теперь тоже относились спокойнее. Леон Воэ пишет, что в это время Плантен возобновил контакты с фамилистами, но не с Никлаэсом, который умер около 1580 года, а с Хендриком Янссеном, подписывающим свои работы как Баррефельт. Они дружили до самой смерти типографа. Учение Баррефельта принципиально не отличалось от идей Никлаэса: он также стремился преодолеть ограничения католической и протестантской церквей, ставя во главу угла любовь к Богу. Но, в отличие от Никлаэса, он не строил никакой иерархии вокруг себя. Плантен даже не постеснялся познакомить Баррефельта с человеком, чья верность католической церкви вряд ли могла быть поставлена под сомнение. Бенито Ариас Монтано, ученый, главный редактор Полиглотты и инквизитор испанского короля, с интересом общался с Баррефельтом и даже привел пару его тезисов в собственных работах.

И все же, на фамилистов религиозная толерантность не вполне распространялась: ни католикам, ни протестантам не нравилось, что они не признают церковной иерархии, так что Плантен, публикуя религиозные тексты католиков и кальвинистов под собственной маркой, труды Баррефельта издавал анонимно. Как уже упоминалось, он с самого начала ввел в типографии строгую политику конфиденциальности, а теперь усилил ее, повысив штрафы за разглашение информации и вынос корректур. Эти меры оказались настолько действенными, что достоверно установить происхождение трудов Баррефельта из его типографии удалось только через три столетия.

Религиозный мир действовал три года. За это время не только имеющиеся кальвинисты вышли из подполья, но и многие католики перешли в кальвинизм. Например – к величайшему удивлению семьи – Франц Рафеленг. Его жена Маргарита и двое старших детей остались католиками. Подобное произошло во многих семьях, но у Плантена и Рафеленга это не привело к скандалу или каким-то серьезным трениям. Они с Францем решили, что будет лучше, если на антииспанских политических брошюрах, которые теперь расхватывали, как горячие пирожки, будет стоять имя Рафеленга, а не Плантена.

По сути, конечно, к власти в 1578 году пришли кальвинисты. И если религиозный мир 1566 года, дающий им некоторые права, был направлен на то, чтобы защитить их от возможных злоупотреблений со стороны католиков, то теперешний мирный договор защищал уже католиков от тех кальвинистов, которые могли и хотели мстить.