можно будет продать в N-ске в десять раз дороже, а если правильно действовать, то привлечь к ответственности за их провоз не-воз-мож-но! Знаешь что, проблема не во мне — проблема в тебе! А я виноват лишь в том, что связался с тобой. Лучше тебе будет вернуться в министерство, хотя, впрочем, — добавил Дульцов, пылая от гнева, — и там все будет идти мимо, а ты так и просидишь, весь из себя честный и правильный!

Роман не мог поверить своим ушам. Он никогда не слышал от Дульцова ничего подобного и даже не подразумевал, что у того имеются такие соображения на его счет. Слова, произнесенные сейчас Дульцовым, были словами близкого человека, который точно знал куда бить. Эти слова проникли глубоко в сердце Романа и затронули самые потаенные струнки его души, доставив ему сильнейшую боль, схожую на отчаяние. Лицо его, до этого момента сохранявшее свою болезненную бледность, вдруг вспыхнуло, вены на шее вздулись, дыхание участилось. Внутри Романа все кипело, и он уже готов был накинуться на Дульцова с кулаками, но этот его порыв остановило появление в коридоре прямо напротив дивана, на котором они сидели, человеческой фигуры. Друзья как по команде синхронно повернулись в сторону коридора и увидели, что это была женщина — та самая таможенница, которая проводила досмотр их грузовиков. Она шла прямо к ним.

— Вы Дульцов? — спросила она, подойдя к друзьям и обращаясь к Дульцову.

— Да, — ответил Дульцов.

— Пойдемте со мной, — сказала женщина и уже развернулась всем телом, собираясь уходить, но не сошла с места, а так и застыла в полу развороте, не отводя с Дульцова своего пристального взгляда и спокойно ожидая, когда он поднимется с дивана.

Дульцов встал, сохраняя некоторую нерешительность в своих движениях, и уже стоя внимательно посмотрел на Романа, как будто желая что-то сообщить ему перед уходом. Он хотел еще раз напомнить другу, чтобы тот ни при каких обстоятельствах не говорил ничего из того, что ему стало известно об этом пакете с таблетками, но так и не найдя подходящих слов, которыми смог бы выразить свою мысль не привлекая внимания таможенницы, не произнес ни слова и, развернувшись, последовал вслед за ней по коридору.

V

После того, как Дульцов с таможенницей ушли, Роман еще некоторое время никак не мог успокоиться: сознание его будоражили чувства глубокого возмущения и злости. «Вот дурак! — думал он про себя с силой сжимая руки в кулаках. — Как можно было так поступить?! И ведь совершенно правым себя считает — умудрился меня во всем обвинить! Вот дурак! Дурак!!! И теперь из-за этого дурака я все потеряю!!!», — со всей очевидностью вдруг предстали перед Романом вероятные последствия безответственного поступка Дульцова и вместе с этой мыслью его охватило сильнейшее отчаяние. Ком подступил к его горлу, мышцы лица напряглись, дыхание судорожно запрыгало; слезы начали наворачиваться на глаза, но он тут же зажмурил их и с силой сжал зубы, в попытке остановить возникший порыв отчаянной жалости к себе. Это помогло — Роман взял себя в руки и мысли вихрем закружились у него в голове. «Я же все свои деньги в это дело вложил! А что родителям скажу? Марине? Мари-ина! — при мысли о жене Роман весь скорчился в горькой досаде. — Если все пропадет, мы максимум однокомнатную сможем купить и то, при условии, что родительскую квартиру разменяем… Столько денег! Все сбережения за шесть лет работы!!! Как я мог?!».

— Дульцов — вот придурок!!! — воскликнул он уже вслух, со всех сил ударив кулаком по подлокотнику дивана.

«Деньги! Где деньги?!», — вдруг вспомнил Роман про сумку с десятью тысячами евро, о которой во всей этой неразберихе успел совершенно позабыть. Мысль, что он вполне мог где-нибудь потерять или оставить ее, стрелой врезалась в сознание Романа, и леденящий ужас пробежал по его спине. В смятении принялся он искать на себе сумку и, с огромным облегчением обнаружив ее, тут же стал ощупывать, пытаясь удостовериться в сохранности содержимого. Вроде бы все было на месте, но не удовлетворившись и этим, он поспешил расстегнуть ее, и только воочию увидев деньги, окончательно поверил в их наличие.

Переведя дух, Роман откинулся на диване и, ощутив как насквозь мокрая рубашка неприятно прилипла к спине, понял, что был весь в поту. Он провел рукой по голове: волосы были влажными, нос и лоб покрывали капли пота, а лицо сильно горело. Болезнь не покидала его ни на минуту: лишь ненадолго отступив на фоне конфликта с Дульцовым, теперь она стала проявляться с новой силой. У Романа закружилась голова, он настолько ослаб, что не в состоянии был уже даже сидеть; с трудом сняв туфли, в изнеможении он лег на диван, повернулся лицом к спинке, поджал под себя ноги и, обняв обеими руками сумку с деньгами, почти сразу заснул.

∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙

Роман резко проснулся и тут же, машинально, в каком-то паническом испуге развернувшись на другой бок, увидел перед собой низкую плотно сбитую фигуру мужчины, одетого в форму таможенника и шагающего по направлению к коридору. Таможенник определенно стоял сейчас возле него: он был еще только в паре метров от дивана и наверняка услышал, что Роман проснулся, но при этом не оглянулся и нисколько не замедлил шаг, а как бы даже ускорил его. Впрочем, Роман меньше всего хотел сейчас, чтобы он обратил на него внимание, поэтом не стал окликать мужчину, а молча продолжил смотреть вслед, пока тот не скрылся в коридоре.

Когда таможенник ушел, Роман достал мобильный телефон и посмотрел на время — было без четверти полночь. «Зачем он подходил ко мне?», — подумал про себя Роман и с отвращением почувствовал, как по тому боку, на котором он сейчас спал, струями стекал пот, обливая буквально все его тело.

В холле по-прежнему никого не было и, несмотря на уже ночное время, лампы горели все также слепяще ярко. Роман попытался закрыть глаза, чтобы спрятаться от назойливого освещения, но даже сквозь веки свет раздражал его, не давая покоя. Он огляделся, чтобы найти выключатель, и почти сразу же обнаружил его на противоположной стене, возле входа в коридор. До выключателя было не больше пяти метров, но Роман и не пытался подняться, чтобы добраться до него, а вместо этого развернулся назад, лицом к спинке дивана, положив левую руку на голову и прикрыв ею глаза от беспокоящего света. Он знал наверняка, что не нашел бы сейчас в себе сил даже для того, чтобы