У меня ведь никогда не было тети. Я даже не знаю, как тети должны себя вести. Приезжать два раза в год по праздникам? Заменять мне маму или, может, друга?

Когда я приехала, мама нарезала персики на кухне, напевая песню Дженис Джоплин. В ее исполнении песня звучала мягче и нежнее, чем в оригинале.

В этом и заключалась мамина суперспособность: вокруг нее всегда царили только красота и спокойствие, даже в строчках, написанных в знак протеста или под тяжестью разбитого сердца. Я нарочито громко бросила сумку на стол.

Мама подпрыгнула.

– Дорогой, я не слышала, как ты вошел.

Нож застыл в ее руке в паре сантиметров над персиком. Сок потек с разделочной доски на пол. Мама в немом оцепенении смотрела меня, не разжимая пальцев.

– Мам. – Мой голос задрожал.

Мама бросила нож и побежала ко мне. Я не сопротивлялась ее объятиям, зарываясь в ее кудрявые волосы, что были точь-в-точь как мои кудрявые волосы, сжимая ее тонкую фигуру, так похожую на мою, и понимая, что все мое существо – ее точная копия. Я крепко стиснула ее, чувствуя себя вновь маленькой, чувствуя себя ребенком. Ее ребенком.

Мама поцеловала меня в макушку. Я так надеялась, что она опровергнет мои догадки, скажет, что вся эта ситуация – одно большое недопонимание. Я надеялась, что она возродит мой сломанный мир и вернет все на свои места.

– Мы хотели сказать тебе, – прошептала она.

Именно эти слова мне не хотелось слышать. Я оттолкнула ее.

– Не стоило мне приходить.

Я направилась к двери. Мама рванулась вперед, преградив мне дорогу.

– Миранда, не уходи. Давай поговорим.

Ее взгляд умолял остаться.

– Пожалуйста, дай мне пройти.

Я не задавала вопрос. Я требовала исполнения приказа, и это все, что я могла сказать, чтобы не начать ругаться. Правда, затем я произнесла то, что ранило гораздо сильнее своей горькой правдой:

– Моя мать – Эвелин, а не ты.

– Мы хотели признаться! – Она схватила меня за плечи. – Мы так хотели все тебе рассказать, но Билли… Он не хотел, чтобы ты знала.

– Даже не смей обвинять в этом Билли! – Мой голос сорвался на крик.

Мама опустила руки.

– Ты права. Это… это моя ошибка.

Она спрятала лицо в ладонях и расплакалась.

– Сейчас не время для рыданий, – прорычала я, но она заплакала еще сильнее. – Хватит! – закричала я, испугав ее. На несколько мгновений повисло молчание. – Просто хватит, – пробормотала я и прошла мимо нее в сторону двери.

– Куда ты уходишь?

– Не знаю, но я не могу здесь остаться. Не с тобой. Прости, не могу.

Я ушла спокойным шагом, даже не хлопнув дверью. Я не бросила напоследок никаких жестоких слов, хотя хотелось. Я просто ушла из дома.

И хуже всего то, что мама позволила мне уйти.

Я добралась до ближайшего поворота. Как только дом моих родителей скрылся из виду, я остановилась, не в силах ехать дальше. Дом не моих родителей. Дом моих тети и дяди. Я не знала, куда идти. В аэропорт – улететь первым рейсом в Филадельфию? К Восточному побережью, по такому знакомому маршруту? Или поехать на машине, без определенного пункта назначения, просто выбрать магистраль, любую магистраль, и ехать без остановки, пока не доберусь до какого-нибудь места, где почувствую наконец спокойствие? Можно ли исчезнуть, если тебя никогда на самом деле не существовало?

Я не сразу отреагировала на звонок. Какое облегчение, что звонила не мама и не Джей.

– Если не приедешь в ближайшее время, – сказала Шейла, – мне придется заказать третий мартини, и он будет на твоей совести.

– Приеду куда? – Жизнь продолжалась: люди заказывали мартини, устраивали встречи, что казалось мне совершенно невозможным.

– В Вествуд. Пожалуйста, скажи, что ты неподалеку. Ты же знаешь, как я ненавижу пить в одиночестве.

Вествуд. Я заглянула в календарь на телефоне.

– Пьеса Джоани.

Поверить не могу, что забыла о ней! Что бы ни творилось в моей жизни, сегодня состоится первое выступление Джоани, которое либо прославит ее, либо сделает жертвой критиков. Но хуже всего будет, если на нее не обратят внимания.

– Начало через двадцать минут, – сообщила Шейла.

Шейла ждала меня. Джоани тоже. Джоани, которая в школьные времена проводила почти все выходные у нас с ночевкой. Джоани, которая ходила с нами в рестораны и помогала маме взбивать яичный белок, пока он не поднимется. Джоани, которая лежала на моей кровати, пока мы обсуждали мальчиков, наплевав на домашнее задание. Джоани, мой старый друг. Джоани, знающая меня лучше, чем я сама.

– Еду, – отрезала я, заводя двигатель и отъезжая от бордюра.

* * *

Шейла поджидала меня снаружи театра «Джеффен», суетливо высматривая мою физиономию, словно беспокоящаяся мамочка.

– Давай, давай. – Она спешно завела меня внутрь.

Мы заняли наши места буквально за пару секунд до того, как погас свет.

Поднялся занавес, и перед зрителями предстала гостиная Прозоровых.

Джоани играла Ирину, самую младшую из сестер. Пока Ольга с Машей проводили время за чтением и работой, Ирина витала в облаках. Джоани, в аккуратном белом платье, рассеянно смотрела на зрителей. Первая реплика из пьесы принадлежала Ольге:

«Отец умер ровно год назад, как раз в этот день, пятого мая, в твои именины, Ирина».

Далее Ольга размышляла о том, как за год они оправились от смерти, которую, казалось бы, невозможно пережить. Они строили планы на будущее, мечтали вернуться в Москву. Я старалась не сводить глаз с Джоани – прекрасной, юной Ирины, единственной счастливой из сестер, – пока она говорила о важности труда. Мысли унесли меня к собственному покойному отцу и моментам, которые могли навести меня на правду.

Когда мама с Билли поругались на мой двенадцатый день рождения, я поначалу решила, что причина ссоры заключалась в моей вечеринке, и я оказалась права. Билли обещал, что придет. Будучи моим отцом, он должен был прийти. Все то время, что он отсутствовал, мама не сердилась. А может, сердилась. Может, она скрывала это от меня, чтобы я не расстраивалась и не догадалась о настоящем положении дел?

Я вспомнила те веселые деньки, когда Билли приводил меня в «Книги Просперо». Мне нравилось представлять, что магазин ждет меня, и он действительно ждал. Даже больше, чем я осознавала.

В заключительной сцене сестры обнимаются и делятся своими несбывшимися мечтами и такими далекими от реальности грезами о Москве. Джоани обняла двух других актрис. Они выглядели, как настоящая семья. Хотя я всегда считала Джоани своей сестрой, у нее были родные сестры – между ними имелась кровная связь, которую мы никогда не познаем, как бы близко мы ни общались. И мама у нее была. Весьма равнодушная, но зато родная.