— Я не думаю, что они уйдут, — заметил Балантайн. — Убийство — более тяжкое и ужасное преступление, нежели опустошение карманов.

— Ну в любом случае я не собираюсь им помогать. — Сотерон налил себе еще хереса из графина. — Если этот парень заявится снова, я откажусь его принять. Пусть разговаривает со слугами. Показывать, что хочу увильнуть от сотрудничества, не буду. Но лично я больше его не увижу. Я рассказал ему все, что знал. Этому делу конец. — Он проглотил полстакана вина и смачно выдохнул. — Кончено!

Балантайн пристально смотрел на него.

— Вы ведь не думаете, что Фредди убил один из слуг? — спросил он с явным недоверием.

— Мой друг, это дело меня больше действительно не интересует. Чем скорее полиция нас оставит и уйдет, тем лучше.

— Они не сдадутся. Они будут здесь до тех пор, пока не найдут, кто это был.

— Черта с два будут! Я поговорил кое с кем в клубе. Мне сказали, что нет. Этот парень, Питт, будет вскорости отозван, если в ближайшие дни не отпразднует победу. А то наделал шуму, расшевелил давние истории… Ему доставляет удовольствие возражать вышестоящим. Но это всё… Бунтари из рабочих — все они одинаковы. Дай им власть, и они устроят бунт. Нет, не беспокойтесь, старина, он скоро умотает отсюда. Еще немного помыкается, сделает вид, что старается. А затем, спустя некоторое время, уберется. Пойдет ловить воришек.

Генерал был взбешен, слепая ярость кипела у него внутри. Это была насмешка, издевательство над теми принципами, в которые он верил всю свою жизнь. Честь, достоинство, справедливость для живых и мертвых, цивилизованный порядок, за который он боролся и за который его ровесники умирали в Крыму, в Индии, в Африке и бог знает где еще.

— Уходите из моего дома, Реджи, — сказал он, не повышая голоса. — И, пожалуйста, не возвращайтесь. Вы отныне нежелательный гость в нашем доме. А что касается полиции… Я буду действовать всеми доступными мне способами, буду говорить с каждым влиятельным лицом, чтобы они проследили, что получен ответ на каждый вопрос, расследована каждая улика, до тех пор пока они не установят окончательную правду, что же произошло на Калландер-сквер. И мне абсолютно неважно, кого это заденет, черт побери! Вы поняли меня?

Сотерон уставился на него, моргая. Стакан с хересом дрожал в его руке.

— Вы… вы пьяны! Вы сумасшедший! — Он заикался, хотя и не замечал этого, как не замечал и того, что уже пищит. — Вы хотя бы подумали, сколько вреда это может принести!

— Пожалуйста, Реджи, прекратите. Вы будете выглядеть очень смешно, если принудите меня выбросить вас отсюда.

Лицо Сотерона потемнело, потом стало малиновым. Он со злостью швырнул стакан в камин. Тот разлетелся вдребезги. Реджи развернулся на каблуках, промаршировал к выходу и хлопнул дверью. Хлопнул столь сильно, что на полке затряслись картины, и упала маленькая статуэтка.

Генерал стоял несколько минут, обдумывая, что же он только что наделал. Затем позвонил в колокольчик и, когда дворецкий появился, попросил его сказать слуге, чтобы тот принес ему пальто, так как он собирается навестить сэра Карлтона.

Роберт был дома. Балантайн увидел его в комнате для приемов. Карлтон стоял у камина, разговаривая с Ефимией. Балантайн никогда не видел, чтобы она выглядела столь счастливой. Казалось, она источала тепло. Казалось, Ефимия освещена солнечным светом. Генералу захотелось, чтобы он явился по совсем другому поводу. Но злость в нем еще клокотала.

— Добрый вечер, Карлтон. Добрый вечер, Ефимия, вы сегодня выглядите необычайно хорошо.

— Добрый вечер, Брэндон. — В ее голосе звучали легкие вопросительные интонации.

— Извините, Ефимия. Мне необходимо поговорить с Робертом. Не будете ли вы так добры нас оставить?

Женщина была слегка озадачена, но встала и покорно вышла из комнаты.

Карлтон нахмурился, раздражение промелькнуло на его лице.

— Что случилось, Балантайн? Ты был не очень-то вежлив с моей женой. Это должно быть действительно важным. Иначе твоя бесцеремонность окажется непростительной.

Балантайн был не в настроении говорить о таких пустяках.

— Роберт, ты пытался использовать свое влияние, чтобы остановить полицию от дальнейшего расследования?

Карлтон невозмутимо посмотрел на него. Его открытое лицо не выражало никакой вины и ничего не скрывало.

— Да, я говорил с ними. Думаю, Питт уже наделал достаточно вреда. Я не жду ничего хорошего, если он будет по-прежнему совать свой нос в наши личные дела, в наши трагедии и ошибки. У него было достаточно времени, чтобы установить, кто родил этих несчастных детей и что с ними случилось. Нет никаких шансов, что полиция когда-нибудь обнаружит, кто же был любовником Елены Доран. Да и вряд ли найдет его, если даже узнает, кто это был. Что касается Фредди Больсовера, неизвестно, был ли он шантажистом или нет; вполне вероятно, что его убил проходящий грабитель. Для Софи будет лучше, если мы решим, что этак оно и было. И — остановимся на этом.

— Чушь! — вскричал Балантайн. — Ты прекрасно знаешь, что его убили именно потому, что он слишком далеко зашел в своем шантаже. И на этот раз наткнулся не на какого-то похотливого болвана, который заигрывал с горничными, а на убийцу.

Лицо Карлтона напряглось.

— Ты в самом деле веришь в это?

— Да. И если ты порядочный человек, то тоже веришь. Я знаю, ты боишься за Ефимию. Я тоже боюсь. Но гораздо больше боюсь того, во что я превращусь, если попытаюсь прикрыть дело…

— Хорошо, Фредди был шантажист, — уклончиво сказал Роберт. — Оставим негодяя в покое. Если не по другим причинам, то хотя бы ради Софи.

— Прекрати себя обманывать, Роберт. Кто бы он ни был, его убийством нельзя пренебречь лишь потому, что оно неприятно и его расследование доставляет нам неудобства. В какого дьявола ты веришь? Неужели в тебе ничего не осталось, кроме желания жить в комфорте?

Карлтон резко вскинул голову. Глаза его засверкали. Но что он мог возразить? Он открыл было рот, чтобы ответить, но не мог найти нужных слов. Балантайн стоял невозмутимо, и в конце концов именно Карлтон опустил голову.

— Я завтра поговорю с министром, — сказал он негромко.

— Хорошо.

— Не знаю, хорошо ли это. Кэмпбелл и Реджи очень давят. Хотят замять это дело. Реджи беспокоится за себя, конечно, а Кэмпбелл, я думаю, — за Софи. Кошмарная для нее ситуация! Бедная девочка… Мэрайя о ней заботится. Она очень умелая женщина и всегда знает, что делать в трудные времена. Но ничто не защитит Софи от позора, если история получит огласку.

— Я очень рад, что есть хоть кто-то, кто сохранил ясную голову, — не смог удержаться генерал от язвительного выпада. Ярость его была еще слишком горяча. — Сочувствую Софи, но истина дороже. Передай Ефимии мои извинения.

Балантайн повернулся и вышел. Когда он будет беседовать с Брэнди и Огастой, его гнев пройдет. Затем он вернется сюда, быть может, завтра, и помирится с Карлтоном. В будущем, когда это станет необходимо, он придет и на помощь Софи.