Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В картине ощущался диссонанс ответственности за мир и личных чувств. Волгину нравилось настроение, исходящее от полотна, острота, глубина момента. «Как много значат для судеб мира женщины», – думал он. Глядя на Монро, Волгин ощущал себя темным, таинственным мужчиной с портрета, который правит Империей и является порукой мира в той части вселенной, куда проник взгляд человека советской страны.
Сегодня главным вопросом, беспокоящим Волгина, стал обещанный всему человечеству салют на открытии Олимпийских игр в Найроби, в Кении. Президент помнил свое обязательство. Вопрос престижа нации был включен в повестку дня. Его уже беспокоил председатель Олимпийского комитета, который в выпившем состоянии и довольно фамильярно, но, учитывая субординацию, осторожно спрашивал, объявлять ли фейерверк или спустить все на тормозах.
– Валечка! Набери мне Кондратьева, – попросил Волгин секретаря.
– Хорошо, Леонид Ильич.
Секретарь и Монро были похожи как две капли. Империя инвестировала средства в высокие технологии, ее беби-доллс превосходили зарубежные аналоги. Как, впрочем, и ракеты.
Через короткое время Волгин услышал в трубке голос Петра Петровича:
– Да, товарищ президент! Кондратьев у аппарата.
– Товарищ академик! Вы нас снова позорите! Мировая общественность спрашивает, будет ли праздничный салют.
– Какой салют? – удивился Кондратьев.
– Как какой? Вы с ума сошли? Олимпийский!
В трубке послышались приглушенные голоса. Петр Петрович закрыл телефон ладонью, он с кем-то спорил.
– А, салют… – наконец-то проговорил обрадованный Кондратьев. – Да! Докладываю. Скоро будет. Прямо по расписанию. Как грохнет. Вам понравится!
Волгин улыбнулся шутке.
– Я посмотрю по телевизору. Не подведите страну.
– Рад стараться! – съерничал Кондратьев.
Президент повесил трубку:
– Дикий народ эти ученые. Куда они нас ведут? Валечка, дорогая, налей мне коньячку.
Между тем Кондратьев и Сычев чуть не подрались в МОЦе Управления Мира и Порядка.
– Какой салют? Вы сумасшедшие, – кричал Петр Петрович.
– Ну прости, забыл сказать. Мы же решили, что, если эксперимент не выйдет, скажем: был салют к Олимпийским играм, – оправдывались Сычев и Никольский.
– Но салют через четыре часа. Прикажете нам помочь Старцу запустить «Кольцо», а потом взорвать? – Кондратьева вывели из себя мысли о салюте в такой непростой обстановке.
– Петр Петрович, вы гений! – оторопел Сычев. – Фадеев! Быстро мне связь с командующим флотами в Индийском, а затем этом… забыл…
– В Атлантическом? – подсказала Гефсимания.
– И этом…
– В Тихом, – решил спасти Отечество Великопостный.
– Правильно, Петр, как я понимаю с твоих слов, получить источник уже не получится. Остается только запустить салют. Все самое трудное я возьму на себя, – заторопился Сычев и закончил совещание.
Генерал с Фадеевым быстро вышли из Мозгового Центра Управления, чтобы обсудить технические детали с командующими флотов.
20.30 Дня равноденствия 2222.
Город мертвых Эгрисс и Креатура
Между тем Мемфис, послушно следующий за Медеей по подземному городу, отвлекся на разбор ситуации, сложившейся в Креатуре. Ангелы, которые до этого как комары надоедали ему небылицами друг о друге, в испуге заверещали о заговоре. Они были стражами Креатуры, служили ей, шпионили за обитателями Сети. Небожители составляли открытое общество, в котором невозможно укрыться. Если ангел разоблачал того, кто пытался скрыть информацию, Креатура мстила: разбирала и стирала код нарушителя. Этим свойством ее наделил Пророк.
Первородная жизнь возникла в Креатуре задолго до Старца в виде тупых, самодовольных алгоритмов, созданных пустозвонцами – богов, которых он объединил в Пантеоне. Боги рассуждали о любви, братстве, но более всего им нравилось стравливать людей между собой. Достаточно было изменить порядок слов в предложениях священных текстов, как начинались ссоры и склоки. Теперь же Помпеи разрушены. От кого ждать смуты?
– Заговор! – Ангел подал быку служебную записку, которая прочла себя сама, сообщив, что женщина, которая ведет Мемфиса по коридору подземного города, – генетический близнец валькирии, аватара спецагента НАДО Карениной, отвечающей за Кошку. Мемфис посмотрел на идущую впереди Медею с легкой жалостью. «Поздно, очень поздно, – подумал он. – Кошку уже не достать…» – Он усмехнулся, но тем не менее снова спросил:
– Когда мы придем, Медея?
– Уже пришли, глупыш.
Булыжная мостовая уперлась в ступени. Они вели к высеченному в скале, украшенному колоннами и изваяниями богов, Дворцу. Сквозь воздушные колодцы в сводах просматривалось ночное небо – безоблачное, с яркими звездами.
– Это был первый великий город земли – Эгрисс. Город моего отца, – с восхищением произнесла Медея.
– Кто был богом этого города?
– Я. Я была его богом и богиней. И остаюсь ею по сей день.
«И она хочет занять все то же место? Неужели в этом уравнении нет других решений?» – подумал Мемфис.
20.40 Дня равноденствия 2222.
Флагман Северного флота СССР – ракетный крейсер «Владимир Ленин»
Челюскин с Корниловым, связавшись с командиром флагмана, а затем с Сычевым, приняли решение выбираться из бункера Пирамиды. Матросы на носилках перенесли в шлюпы застрявших в подземелье спецагентов и капитана «Андромеды». Затем всех доставили на крейсер, где размещался медицинский центр. Сычев‐старший приказал обеспечить врачебный контроль за Карениной и ее командой. Так он спрятал беспокойство за сына. У него возник план попытаться снять нейрошлем с Папо, подумав же, генерал определил пожертвовать им в крайнем случае.
Чел копался в компьютерных справочниках, пытаясь отыскать все возможные средства связи в виртуальном пространстве. Анна не оставила следа, по которому можно ее найти. Игорь не научил Каренину мантрам и корил себя за это. Он честно признался себе, что влюблен в нее по уши.
Однажды это уже было. Мимолетное свидание с девушкой, как две капли воды похожей на Анну… Он сидел в кафе, где коротает летние дни московская молодежь, и встретился взглядом с той, которая назвалась Медеей. Он подошел к столику незнакомки, чувствуя, как невидимый аркан зацепил и подвел его к ней.
– Я Медея, – просто сказала она, точно зная, он подойдет. – У меня умер муж. Мне одиноко и немного грустно.
Девушка была одета так, что не оставалось сомнений: муж был богат, мертв, а она – несчастна.
– Игорь, – представился Чел. – Наверное, он был стар для вас?
– Да, наверное… – ответила Медея без всякого сожаления.
Он показал ей Москву,