Заключенный — чья мания к заговорам и безответственность были хорошо известны — в течение шести часов был хозяином Парижа. Хитрость Мале, его чувство собственного достоинства и уверенная манера поведения подкупили или обвели вокруг пальца высокопоставленных чиновников. Он заручился поддержкой большого военного гарнизона, распахнул двери тюрьмы и захлопнул их вновь за государственными министрами и влиятельными чиновниками. И никто не выступил против него.

Ни он, ни его помощники не совершили ни единой ошибки. Вся власть, находившаяся в руках самых надежных сторонников императора, за одну ночь была аннулирована заговором этого безумца. Помешал лишь нелепый случай. И даже так, Мале добился успеха сверх всяких своих ожиданий. Вряд ли он намеревался управлять Францией — но если он хотел дискредитировать узурпатора, подвергнуть публичному осмеянию его фаворитов, то именно этого он и добился. Наряду с чудовищной неудачей и провалом с завоеванием России в том же самом году, это был еще один шаг к Эльбе.

Куда более серьезный исторический след Савари оставил как вербовщик, ибо именно он открыл Карла Шульмейстера, уникального шпиона императора Наполеона, которого можно назвать «Наполеоном военной разведки». Более 125 лет прошло с той поры, как закончилась кипучая деятельность Шульмейстера; но за весь этот долгий период европейской истории более умелый или отважный шпион так и не появился. Люди, которые пережили самое беспокойное и конфликтное время по сравнению с другими временами, французы 1789–1815 годов, среди огромного числа невероятных авантюристов ограничились выбором одного-единственного военного шпиона — Шульмейстера.

Столь же крайне неразборчивый в средствах, как и сам Бонапарт, он сочетал находчивость и безрассудство, присущие всем выдающимся агентам секретной службы, с такими особыми качествами, как физическая выносливость, энергия, мужество, остроумие и незаурядный актерский талант. Родился он 5 августа 1770 года в Ней-Фредштетте в семье лютеранского пастора, но вырос в приятном убеждении, что является потомком старинной и знатной венгерской фамилии. Причем в его жизни наступил момент, когда он смог подтвердить свое дворянство, правда, с помощью мастерски подделанных документов.

Он был не менее изобретателен в личной жизни, чем в военных заговорах. Страсть к элегантности, соответствующей якобы высокому происхождению, побудила его, едва оказалось возможным, брать уроки у самых видных в Европе преподавателей танцев. Он стремился храбро драться, блистать в обществе и заслужить орден Почетного легиона. Не добившись ордена, он вознаградил себя успехами в свете, научившись танцевать, как истинный аристократ.

Впрочем, начинал он довольно скромно, женившись на девушке из родного Эльзаса по фамилии Унгер, и обзавелся бакалейной и скобяной лавками. Торговля приносила ему неплохой доход, главным образом благодаря контрабандному товару. Как и остальные жители пограничного Эльзаса, он не видел причины, почему бы, живя так близко к границе, не использовать это обстоятельство для наживы. К семнадцати годам он, по собственному признанию, уже был законченным контрабандистом. Он не стыдился в этом признаваться, заявляя, что занятие контрабандой требует необычайного мужества и присутствия духа. Даже позже, добившись известности и сколотив шпионажем в пользу Наполеона огромное состояние, он не оставил этого занятия.

В 1799 году он познакомился с Савари, тогда еще полковником, весьма далеким от титула герцога и поста министра полиции. Если верить документам, к 1804 году контрабандист записался в тайные агенты. Савари, ставший теперь генералом и одним из приближенных Наполеона, предложил Шульмейстеру совершить один из самых сомнительных подвигов секретной службы Империи: заманить во Францию герцога Энгиенского, молодого безобидного принца из рода Бурбонов, жившего в Бадене на содержании у англичан и не проявлявшего особого интереса к французской политике.

Наполеон пожелал напугать сторонников роялистов по всей Европе, полагая, что казнь невинного отпрыска изгнанной династии Капетов послужит должным устрашением. Герцог Энгиенский частенько навещал в Страсбурге молодую женщину, к которой питал нежные чувства. Шульмейстер проведал об этом и тотчас же послал своих помощников, дабы переправить даму в Бельфор, где ее держали на вилле близ границы под тем предлогом, что местные власти взяли ее на заметку, как подозрительную личность.

Подделав письмо от имени этой дамы, Шульмейстер отправил его герцогу Энгиенскому; в письме она умоляла вызволить ее из заточения. Возлюбленный не замедлил с ответом. Он полагал, что сумеет подкупить ее похитителей и переправить даму в место, находящееся под его протекцией неподалеку от Баденского графства. Но Шульмейстер уже был наготове, и не успел герцог ступить на французскую землю, как его схватили и спешно увезли в Страсбург, а оттуда в Венсен.

Уже через шесть дней после подлого ареста герцог был осужден военным трибуналом, поскольку Бурбонам запрещалось возвращаться во Францию. Последним его деянием было письмо к возлюбленной с объяснением причины, по которой он не смог ей помочь. Та, впрочем, уже сослужила Шульмейстеру службу и была отпущена на свободу, простодушно не осознавая своей роли в злодейской интриге. В ту же ночь молодой герцог был расстрелян — палачи заставили его держать фонарь, чтобы удобнее было целиться. Говорят, Савари заплатил Шульмейстеру за это дело сумму, соответствующую 30 тысячам долларов. Так дорого стоил сей каприз Наполеона! По поводу узаконенного убийства герцога Энгиенского Талейран отпустил замечание: «Это хуже, чем преступление, — это просчет» — фраза, благодаря которой сей жестокий эпизод вошел в историю. Однако он разоблачает варварскую кровопролитную политику Бонапарта и знаменует дебют авантюриста, которому суждено было стать самым чудовищным шпионом в истории Франции.

Шпионский талант Шульмейстера, можно сказать, был создан специально для интриг крупного масштаба. Савари, который после казни молодого Бурбона приблизился к своей заветной цели — обладанию герцогским титулом, в следующем году представил Шульмейстера самому Наполеону со словами: «Вот, сир, человек, составленный сплошь из мозгов, но без сердца». Наполеон, которому предстояло в один прекрасный день сказать Меттерниху: «Такой человек, как я, не посчитается с жизнью миллиона солдат!», благосклонно усмехнулся Савари, еще одному сердобольному сентименталисту, над характеристикой единственного в своем роде контрабандиста-шпиона с такой «сердечной недостаточностью».

Наполеон любил говаривать: «Шпион — прирожденный предатель». Он нередко замечал это Шульмейстеру. И тем не менее не осталось каких-либо свидетельств, что Наполеон был когда-либо предан военным шпионом, хотя сам тратил крупные суммы на подкуп видных представителей дворянства, торговавших собой на рынках предательства.

Наполеоновская кампания 1805 года против Австрии и России была мастерски рассчитанным военным ходом; и то, что Шульмейстер начал свою шпионскую деятельность именно в эту кампанию, весьма знаменательно. Наполеон всегда стремился выяснить характер тех генералов, которых роялистские противники выбирали для его поражения. В 1805 году надежды австрийцев сосредоточились на маршале Макке, не слишком талантливом военачальнике, но человеке влиятельного происхождения, который известен был, главным образом, маниакальным желанием искупить свои прежние поражения от французов. Закоренелый монархист Макк не мог смириться с тем, что «корсиканский узурпатор» крайне популярен во Франции и что французская нация всегда видела в нем героя и военного гения.