— Я не верю этим подлым наветам, — гневно заявил Филипп. — Это клевета, призванная очернить честь французской короны, и я не позволю марать таким образом репутацию моей сестры.

— Я тоже к этому не стремлюсь, — сказал Ричард, который теперь, когда до победы оставался всего шаг, мог позволить себе быть великодушным. — Девчонку я никогда не винил. Всем нам известно, что женщины слабы и легко склоняемы ко греху. Знаем мы и то, что короли склонны добиваться своего. Освободи меня от клятвы жениться на Алисе, и я буду удовлетворён. Я охотно возвращу её на твоё попечение, и на этом всё кончится.

До сего момента Филипп не представлял, что способен ненавидеть кого-либо так сильно, как ненавидел сейчас Ричарда.

— Намерен ты возвратить также Жизорский замок и Вексен? — буркнул он. — Хорошенькую сделку предлагаешь ты заключить! Ты сохраняешь за собой её приданое, а я получаю назад женщину, ценность которой на брачном рынке...

— Монсеньор, сие есть напрасный труд. — Епископ Шартрский мрачно смотрел на Филиппа. — Мы все согласны, что брачный обет не связывает более английского короля. Полагаю, нам следует избрать надёжных людей для ведения соответствующих переговоров, но сейчас не время и не место этим заниматься.

Капет открыл было рот, но закрыл его снова. Если уж епископ Рено, не только кузен короля, но и один из его прелатов, видит в Ричарде потерпевшую сторону, то эта война уже проиграна.

— Быть по сему, — процедил Филипп сквозь зубы, повернулся и зашагал вон из часовни, расшвыривая в стороны тех, кто попадался на пути.

Народ потянулся к выходу, а Ричард наклонился и поднял с устланного сеном пола письмо Филиппа. Он знал, что, имея на своей стороне прелатов и Левит[10], в любом случае победит. Но письмо без сомнения облегчило задачу, потому как приближённые Филиппа охотнее прислушивались к доводам Ричарда, когда предательство их короля выплыло на поверхность. Чего Капет не в силах понять, это что множество его вассалов гордятся своим участием в крестовом походе и для них неприемлемо, чтобы христианские государи сражались между собой, а не с неверными. Ричард свернул пергамент и сунул за пояс. Наконец-то ему удалось избавиться от Алисы, сохранив при этом за собой Жизор и Вексен. Недурно проделано.

Король обернулся на звук шагов. Оказывается, вышли не все — в нескольких шагах от него стоял граф Фландрский. Подойдя к алтарю, Филипп с благоговением положил руку на реликварий.

— Умно было сцепиться с Филиппом здесь. А внутри действительно частица истинного креста?

— Разумеется. Я позаимствовал её у архиепископа Мессинского.

Ричард был удивлён готовностью фламандца честно рассказать о встрече в Манте. Граф сдержал слово, и король был благодарен. Но его ставили в тупик мотивы союзника, ибо всю свою жизнь Филипп руководствовался исключительно собственными интересами, а что давала ему сейчас искренность? Напротив, кузен только что нажил смертельного врага в лице французского монарха.

— Не берусь решить, кого из нас Филипп ненавидит сейчас сильнее, — сказал Ричард, и фламандец негромко рассмеялся.

— Иди речь о скачках, я поставил бы на то, что вырвался на ноздрю вперёд, — заявил граф. — Филипп ощутил мой нож у своей шеи. А потом я проявил вдруг милосердие, и этого он никогда мне не простит.

Ричард тоже рассмеялся, сочтя последнее замечание как нельзя более точным определяющим характер французского собрата.

— Имеешь в виду, ты не сказал, что услышал эту гнусную сплетню из уст самого Филиппа? Да, едва ли ему хотелось, чтобы это стало достоянием молвы. Я много размышлял об этом. Полагаешь, эта история исключительно его рук дело?

— Я тоже много думал об этом. Это верно, что он опасался твоего примирения с отцом, как это часто случалось в прошлом. А вероятность подобного события уменьшилась бы, поверь ты в роман родителя с твоей суженой. Однако сомневаюсь, что историю изобрёл Филипп, он слишком ревностно относится к своей чести. Предполагаю, он услышал её от одного из лазутчиков, а тот разжился ей у одного из легиона недругов твоего отца. Послушать их, Гарри был как олень во время гона, только и думал, что о случке. Помнится, подобное обвинение выдвигалось против него несколькими годами ранее. Он, мол, обесчестил дочь одного из мятежных бретонских баронов. Так что басня про Алису, вероятно, уходит корнями в то событие. Есть доля правды в той бретонской истории, как мыслишь?

— Остаётся только гадать. — Ричард пожал плечами. — Насколько мне известно, он предпочитал опытных подружек, а не робких девственниц.

Ему подумалось, что это говорит о здравом смысле отца. Ричард никогда не понимал, почему столь многие мужчины так гордятся собой, затащив в постель скромницу или недотрогу. Зачем утруждать себя, расточая улыбки и песни, если куда проще купить любовь за пару монет?

Разговор о плотских предпочтениях родителя привлекал короля мало, но ему хотелось понять, чего ради пошёл Филипп на такой риск.

— Как ты прекрасно знаешь, тебе предстоит заплатить за свою честность, — сказал он. — Немногие осмеливаются встать на пути у Филиппа, поскольку этот человек из тех, кто до гроба помнит обиды. Но тебя это, похоже, не заботит.

— И тебе прекрасно известно почему. — Фламандец прислонился к алтарю и с минуту помолчал. — Чёрт побери, кузен, ответ лежит на поверхности. Мне почти уже полвека, и иногда по утрам я, благодаря дряхлости и подагре, ощущаю каждый год из своих пятидесяти. Я уже не в силах скакать от рассвета до заката, чтобы не ощутить боль в мышцах. Радости плоти утратили для меня свою прелесть, и мне приходится смириться с фактом, что после меня не останется наследника и сына. На этом отрезке жизни обиды Филиппа Капета меня мало трогают. Куда важнее не обидеть Всевышнего. Уже повторно я принимаю крест. В первый раз мной руководили более мирские мотивы. Я хотел вмешаться в утремерскую политику и надеялся устроить свадьбу сестры Прокажённого Короля с одним из моих людей. Как тебе известно, этого не случилось. Теперь мне представился второй шанс, и я постараюсь его использовать. Скорее всего мне предстоит умереть в Святой земле, но погибнуть в бою за Иерусалим — не самая плохая доля, не так ли?

Ричард не ожидал, что может испытать такую симпатию к Филиппу, ведь сколько он себя помнил, они были соперниками. Теперь король посмотрел на кузена другими глазами.

— Не самая плохая, это