делить с нами трапезу, милорд король, но уж вином-то в своём соларе ты мог бы нас угостить.

Французы хохотнули, Ричард остался невозмутим.

— Я предпочёл вести разговор здесь, поскольку никогда не пролью кровь в доме Божьем.

Филипп в ужасе уставился на него. Прежде чем он успел оправиться, Ричард подошёл к алтарю и взял лежащий рядом с реликварием[9] пергамент.

— Я собирался потребовать у тебя объяснений. Но какой в них смысл? Твои слова говорят сами за себя.

Наблюдая за взявшим письмо французом, Ричард отдал должное самообладанию молодого монарха. Ни единый мускул не дрогнул на лице Филиппа, когда тот понял, что за документ читает. Однако ему не под силу было скрыть краску, залившую лицо и шею, этот внезапный румянец, заметный даже в полутёмной часовне. Спутники Капета смотрели на своего государя в явном смущении.

— Поскольку ваш король едва ли станет зачитывать это письмо вслух, позвольте мне просветить вас, — обратился к ним Ричард. — Это послание он отправил королю Танкреду, предлагая военную помощь в случае, если Танкред объявит войну его, Филиппа, английскому союзнику.

Послышался глухой звук, похожий на коллективный вздох изумления. Как Ричард и ожидал, единственным, кто не казался удивлённым, был Гуго Бургундский. Филипп вскинул подбородок и швырнул пергамент на пол.

— Это жалкая подделка.

— С какой стати Танкреду утруждаться подделкой? Какой прок ему сеять раздор между нами?

— Откуда мне знать? — отрезал французский монарх. — Я могу утверждать только, что это не моё.

— Танкред сказал, что письмо передал ему герцог Бургундский. Гуго, ты тоже заявишь о своей непричастности?

— Вот именно, — хладнокровно отозвался герцог. — Я ничего не знаю.

— Тогда тебе не составит труда доказать это. — Прежде чем Гуго успел сообразить, что на уме у Ричарда, тот схватил реликварий. — Тут хранится частица истинного креста. Поклянись на ней, Гуго. Поклянись, что твой король говорит правду и что это чёртова подделка!

Гуго не так-то просто было вывести из себя, но Ричарду это удалось. Герцог метнул взгляд на Филиппа, потом посмотрел на священную реликвию. Но шага к ней не сделал, и губы Ричарда сложились в язвительную улыбку.

— Отлично, хотя бы перед Богом ты не стал лгать. А как насчёт тебя, Филипп? Осмелишься ты принести клятву на истинном кресте?

Филипп не принял вызов:

— Я начинаю догадываться. Это затея не ублюдка Танкреда, вы оба заодно. Ты состряпал этот жалкий заговор, чтобы посеять рознь между нами, выставить меня виновной стороной.

— И зачем мне это понадобилось?

— Чтобы найти предлог не жениться на моей сестре! — Филипп почти выплюнул эти слова, а улыбка Ричарда стала походить на извлечённый из ножен кинжал.

— Ты наполовину прав. У меня нет намерения жениться на твоей сестре. Но мне не нужны предлоги или оправдания, ибо наш союз запрещён святой Церковью.

— К чему ты клонишь, Ричард? Ты вдруг обнаружил, что вы с Алисой родственники в недопустимой степени? Неужели ты рассчитываешь, что папа поверит в такой вздор после двадцати-то с лишним лет помолвки?

Филипп уже оправился, и в голосе его звучало такое язвительное возмущение, что его приближённые согласно закивали.

— Я не о кровном родстве веду речь. Это можно преодолеть посредством церковного разрешения. Тут речь о препятствии куда более серьёзном. — Взгляд Ричарда обшарил часовню и остановился на архиепископе Руанском. — Верно ли, милорд архиепископ, что Святое Писание почитает для мужа смертным грехом познать жену отца своего?

Получив от прелата торжественное подтверждение своей правоты, Ричард повернулся к Филиппу:

— Меньшим ли грехом будет делить ложе с любовницей отца?

Кровь отлила от лица французского короля.

— Что хочешь ты сказать, чёрт побери?

— То, что как мне сказали, мой отец взял твою сестру в наложницы, и что у них мог родиться ребёнок, и что связь между ними стала достаточно наглядной, чтобы вести дошли до французского двора...

— Довольно! — Филипп сделал стремительный шаг вперёд. а рука его инстинктивно легла на эфес меча. — Гореть тебе за это в аду!

— Мне? — Ричард изобразил удивление. — Большинство людей именно меня сочтут пострадавшей стороной. Раз отец соблазнил мою суженую, то гореть в аду наверняка приходится ему. Если же вся эта история ложь и была состряпана ради политической выгоды, то виновный в этом, когда подлог его выйдет наружу, будет осуждён ещё строже — и Всевышним, и всеми честными христианами.

— Милорд Ричард, — мрачно промолвил епископ Шартрский, выступив вперёд. — Можешь ты подкрепить столь серьёзное обвинение доказательствами?

— Я могу представить свидетелей, слышавших о том, что отец взял её на ложе. И могу назвать имя человека, сообщившего об этом мне. Это Филипп Эльзасский, граф Фландрский.

Все взгляды обратились на Филиппа, которого явно не смутило оказаться в центре внимания. С минуту граф пристально смотрел на французского короля, который немигающим, как у сокола, взглядом глядел в ответ.

— Хорошенько подумай, прежде чем что-то скажешь, милорд граф, — сказал Филипп. — Ибо любое неосторожное слово может повлечь за собой последствия, которых ты не в силах даже представить.

— Ты ведь не угрожаешь ему, Филипп? — с издёвкой спросил Ричард. Ответом стал взгляд, полный воистину убийственной ненавистью.

— Вовсе нет. — Возражая, граф Фландрский взмахнул рукой так беззаботно, будто шёл обмен светскими любезностями. — Уверен, мой племянник всего лишь хотел напомнить, как многое поставлено на кон. Не беспокойся, Филипп, я отлично это понимаю. То, что сказал Ричард, это... Это правда. Я разыскал его в Манте вскоре после Мартинова дня в лето Господне 1188-го и передал дошедший до меня возмутительный слух о связи между его отцом и леди Алисой. Могу ли я поклясться на той священной реликвии, что слух этот был правдив? Разумеется, нет. Но я счёл, что у Ричарда есть право знать об этих сплетнях, раз они касаются его суженой. На его месте я бы хотел знать. Как и любой другой мужчина.

Последние слова он произнёс с саркастической улыбкой, в которой читался одновременно намёк на непростую историю его собственного брака и предупреждение любому, кто осмелится упомянуть о ней.

Чувствуя, что к нему, в ожидании ответа, прикованы все взгляды, Филипп Капет сделал несколько глубоких вздохов, стараясь обуздать ярость. Обведя часовню взглядом, он заметил, что даже его собственных подчинённых убедили аргументы Ричарда: с какой стати станет он жениться на любовнице