и королева обожали своего сына. Они осыпали его всем, что только может пожелать ребенок.

Я неловко поерзала в своем кресле. Это было практически неслыханно, чтобы родители-вампиры относились к своим детям с явной любовью. Я видела, как Кроворожденные буквально разделывали своих противников в бою. Мысль о том, что их лидеры могут быть так нежно ласковы… это было чуждо мне.

— Шли годы, и мальчик рос верным, сильным, умным, проницательным. Его обучали искусствам магии, войны, сражений, учтивым манерам. Он был… самым лучшим из нас.

Септимус не отрывал взгляда от огня. Выражение его лица было трудно прочитать — скорбное, гневное, ласковое, все одновременно.

Меня осенило: он говорил не о себе.

— Прошли десятилетия, и вскоре принц Кроворожденных был готов принять роль избранного богом героя Дома Крови. Поэтому он взял своего лучшего генерала и лучших людей и отправился на задание — найти Ниаксию, доказать верность своего народа и вернуть ее любовь к Дому Крови.

— В конце концов, он нашел землю богов. И он и его воины прошли несколько испытаний, чтобы заслужить расположение Ниаксии, хотя они стоили ему многих жизней. А потом он преодолел самые коварные горы богов, чтобы в последний раз найти свою богиню, попросить у нее прощения за грехи своих пра-пра-пра-прадедов, поклясться ей в верности и освободить Дом Крови от проклятия.

Лицо Септимуса стало более холодным и жестоким, улыбка на его губах выглядела так, словно была выколота изо льда. Он наклонился ближе, остатки его последней затяжки полыхнули мне в лицо вместе с его следующими словами.

— И знаешь ли ты, голубка, что тогда сделала эта жалкая сука?

Он не ждал ответа. Не дышал. Не моргал.

— Она посмеялась над ним, — сказал он. — А потом она его убила.

Слова обрушились, как лезвие гильотины.

— Она оставила его генерала в живых, хотя и навсегда запятнанным, и отправила его обратно в Дом Крови с головой принца.

Глаза Септимуса вернулись к огню.

— Я слышал, как моя мать плачет, только один раз, — прошептал он. — Только один раз.

Меня осенило понимание.

— Он был твоим братом, — сказала я.

— Одним из них. Мои родители были необычайно плодовиты для вампирской пары. У меня было семь братьев и сестер. А точнее шесть братьев. Одна сестра.

Было.

Он издал беззлобный смешок.

— Сестра жива. Не то чтобы это сильно утешило моих родителей. Возможно, они сейчас все еще находятся в Доме Крови, пытаясь сделать еще одного наследника мужского пола. Все еще надеются, что их пророчество каким-то образом сбудется.

Он поднес сигариллу к губам.

— Ты знаешь, что это делает со мной, голубка? Это делает меня последней надеждой. Так что, видишь ли… — На его губах появилась язвительная ухмылка, и он выпустил длинную, медленную струю дыма. — Я понимаю, каково это — не иметь времени. Ты и я, мы не имеем века, чтобы играть в наши игры, как они. И я думаю, это делает нас лучше. Более безжалостными. Более готовыми делать то, что должно быть сделано.

Он придвинулся ближе, так близко, что я почувствовала желание откинуться назад в кресле, чтобы увеличить расстояние между мной и голодным взглядом его глаз.

— И я готов сделать все, что нужно.

Мне не нравилось, как он на меня смотрел. Я с юности научилась распознавать, когда вампиры смотрят на меня с желанием, хотя это не было желанием моей крови или моего тела. Это, почему-то, казалось еще более опасным.

— Мне пора идти, — сказала я. — Отдохни немного, прежде чем…

Я начала подниматься, но Септимус поймал меня за руку.

— Моя ставка всегда была поставлена на тебя, Орайя, — сказал он. — И, если мне придется выбирать, моя ставка останется за тобой. Все, о чем я прошу — это верность.

Я изо всех сил старалась сохранить лицо неподвижным. Чтобы ничего не выдать.

Септимус тщательно подбирал слова. Но я знала, что он мне предлагает. Знал, на что он намекает.

И к лучшему или к худшему, я знала, что, если я приму его предложение, он передаст мне корону Дома Ночи. Да, это было бы опасное предложение, корона привязана к большему количеству марионеток, чем даже у Райна.

Мой отец, знала я с внезапной уверенностью, согласился бы на эту сделку.

Месяцы назад я бы это отрицала. Я смотрела на сделку, которую заключил Райн, и ехидно, надменно заявляла, что Винсент никогда бы не опустился до такого. Неважно, что Винсент доказал, что более чем способен пойти на крайние меры. Неважно, что Райн был поставлен в положение, когда у него не было других вариантов — поставлен в это положение, чтобы спасти меня.

Тогда я не могла думать о таких вещах. Было проще игнорировать неудобные истины. Теперь же неудобные истины были единственными, которые остались.

Винсент принял бы сделку. Использовал Кроворожденного как оружие, чтобы выбить у Райна почву из-под ног. Продал бы все, что нужно было продать, чтобы получить власть. С последствиями разбирался бы позже.

В конце концов, он уже делал так раньше.

Несколько месяцев назад я не хотела ничего, кроме как стать Винсентом. Управлять его королевством. Быть достойной его крови. Отвоевать его корону.

Я посмотрела вниз на руку Септимуса, тонкие пальцы которой обвились вокруг сигариллы. Его мизинец был прижат, в основном спрятан, но тем не менее, я могла видеть дрожь. В обеих руках.

— Я лучше знаю что делать, чем заключать сделку с отчаявшейся личностью, — сказала я. — Кроме того, ты прав. Я устала быть в клетке. Я узнаю решетку, когда увижу ее.

Я встала и положила сигариллу в пепельницу, не сводя с Септимуса серебристо-золотого взгляда.

— Спасибо за это, — сказала я. — Увидимся на свадьбе.

Глава

35

Орайя

Платье было неприличным.

Несомненно, его выбрал Кейрис. Все в дизайне было безупречно продумано. Патриотические цвета Дома Ночи, синий и фиолетовый, переданные в слоях богатого, струящегося шелка. Асимметричный вырез, повторяющий стиль ришанских мужских пиджаков — совпадающий, я была уверена, с пиджаком Райна. Серебряная отделка и металлические акценты, цепи на плечах и свисающие вниз по спине. Длинный шлейф. Облегающий покрой, открывающий слишком много.

И, конечно, мантия, плотная темная ткань, накинутая на плечи и застегивающаяся до самого горла — явно предназначенная для того, чтобы скрыть мой знак Наследника.

Кейрис прислал полдюжины молодых женщин, чтобы помочь мне одеться и уделить внимание, казалось, каждой части моего тела — моим волосам, коже, глазам, губам. Сначала я протестовала, практически зарычала на первую бедную девушку, которая набросилась на меня с щеткой. Но они были