— Владимир Всеволодович, мне надо срочно позвонить! — сказала она Мономаху. — Извините меня минут на пять?

Он удивленно кивнул, и Алла, схватив с подоконника телефон, удалилась в спальню, плотно прикрыв за собой дверь.

— О, Алла Гурьевна! — весело пробубнил в трубку Белкин. — А я уже собирался вам звонить, но решил подождать до понедельника!

— Что-то случилось?

— Похоже, Коробченко говорила правду: ДНК будущего младенца совпало с ДНК плодов других жертв: у них определенно один отец!

— Надо же…

— Вы удивлены?

— Это не имеет значения. Александр, я прошу вас добыть ордер на эксгумацию тела Даши!

— Зачем? — изумился молодой опер. — Мы же доказали, что он — отец!

Алла понимала, что действует, руководствуясь исключительно интуицией, поэтому не могла дать Белкину внятные объяснения.

— Александр, вы мне доверяете? — спросила она суровым голосом.

— Я… ну да, но…

— Тогда делайте, как я говорю. Попытайтесь получить ордер первым делом, как придете на работу в понедельник. Эксгумация — дело небыстрое, а время терять нельзя!

Закончив разговор, Алла набрала номер Шеина. Когда тот ответил, она услышала на заднем фоне приглушенные звуки медленной музыки: кажется, опер проводит время в романтической обстановке.

— Антон, прошу прощения за неурочный звонок, но мне нужно, чтобы в понедельник вы кое-что выяснили.

— Что, Алла Гурьевна?

— Мы знаем, как к Джамалии попали Четыркина и Дробыш, но совершенно не понятно, как она связалась с Маргаритой.

— Вы серьезно?

— Ее подруга об этом не упоминала?

— Насколько я помню, нет…

— Вот это и необходимо выяснить. Поговорите с подругой еще разок. Если она не в курсе, то снова поболтайте с членами семьи. Лучше с кем-нибудь из женщин.

— Сделаю, Алла Гурьевна.

Когда Алла вошла в гостиную, Мономах поинтересовался, все ли в порядке.

— Все отлично! — улыбнулась она. — Ну, давайте пить кофе… Или вы предпочитаете чай? У меня есть и то и другое!

* * *

— Ужасный человек, ужасный! — качая коротко стриженной головой, приговаривала нотариус Гренкина, глядя на Дамира поверх очков, сдвинутых на кончик длинного, острого носа. — Я по натуре спокойная, знаете ли, ведь этого требует моя профессия, но Агвану Гурулю удалось вывести из равновесия даже меня!

— Как именно он пытался на вас воздействовать?

— Да по-разному — сначала уговаривал, потом запугивал, угрожал…

— Чем угрожал?

— Ну, он все твердил, что имеет право знать содержание последней воли сестры. С одной стороны, он прав, ведь читка завещания обычно происходит после похорон, однако в этом случае имеются кое-какие нюансы. Джамалия оставила адвокату Фурсенко дополнения к завещанию, которые абсолютно четко запрещают извещать кого бы то ни было о его сути до определенного момента.

— Какого момента?

— До истечения шести месяцев, положенных для заявления возможных наследников о своих правах. Я объяснила Гурулю положение вещей, но он грозился подать жалобу, что я злоупотребляю своим служебным положением!

— Он мог это сделать?

— Сомневаюсь. Мне кажется, Гуруль из тех, кто использует другие методы. Потому-то я и испугалась, ведь через пару дней после того, как он ко мне ворвался, мне показалось, что за мной следят.

— Вам показалось или и в самом деле кто-то за вами следил?

— За мной следовал человек в куртке с капюшоном.

— Вы думаете, это был Гуруль?

— Нет, точно не он — тот был стройный, а Гуруль… ну, сами знаете.

— Вам стало страшно?

— А вам бы не стало? — сердито фыркнула нотариус.

— Должен ли я понимать, что вы не дали Агвану Гурулю прочесть завещание Джамалии?

— Да вы что, это было бы серьезным нарушением!

— Как вы сумели от него избавиться? Вы же сами сказали, что он вел себя весьма, гм… настойчиво!

— Я отправила его к Фурсенко. Сказала, что он является душеприказчиком покойной и только он может принимать решение о том, кому и когда показывать завещание.

— Вы давно знали Джамалию?

Гренкина покачала головой:

— Мы с ней виделись всего однажды, когда составляли последнюю волю.

— А с адвокатом, значит, вы были давно знакомы?

— Да уж лет десять. Он вкратце ввел меня в курс дела, рассказал о семействе, которое спит и видит, как бы отхватить себе изрядную долю наследства. Особенно Анатолий Андреевич недолюбливал брата Джамалии… Хотя и сестрица тоже не вызывала у него теплых чувств.

— Аюна или Санжитма?

— Средняя. Она, говорил он, баба жадная и себе на уме. Хотя, конечно, братец ей сто очков вперед даст! Вы знали, что у него проблемы в бизнесе и, соответственно, долги?

— Да, конечно, — кивнул Ахметов. — Могу я видеть копию завещания Джамалии?

— Надеюсь, у вас имеется ордер?

* * *

Алла любила «помариновать» задержанного, доводя его до кондиции. Он либо начинал нервничать и паниковать, либо злился. Агван Гуруль относился ко второй категории.

— У него лицо и шея красные, — заметил Белкин, вместе с ней наблюдавший за задержанным посредством черно-белого экрана телевизора, расположенного в соседней с допросной комнате. — Не хватит ли его удар — как тогда станем оправдываться?

— Он по жизни краснолицый, — заметила Алла. — Но вы правы, Александр: необходимо соблюдать осторожность, ведь Гуруль однозначно гипертоник!

— Водички? — миролюбиво предложила она, входя в допросную и ставя на стол бутылку минералки и пластиковый стаканчик.

С сердитым выражением лица Гуруль схватил бутылку и, открутив колпачок, припал к горлышку, игнорируя стаканчик.

— Вы не имеете права! — заявил он, поставив полупустую тару на стол и вытерев губы ладонью. Алла обратила внимание на то, какие короткие и толстые у него пальцы. По сравнению с Мономахом… «Стоп, не думать о Мономахе!» Почему то и дело ей приходят на ум неуместные сравнения?

— Вы не можете меня задерживать и допрашивать без адвоката! — продолжал бушевать Гуруль. — Я свои права знаю!

— Отлично, назовите имя адвоката, и мы ему позвоним, — согласилась Алла.

— Моего адво… У меня нет своего. Вы обязаны мне его предоставить!

— Хорошо. Но это займет время, и его вы проведете здесь. Если же мы побеседуем, возможно, у меня не будет необходимости оставлять вас за решеткой и вы вернетесь домой. Как вам такой расклад?