Король, впрочем, выглядел куда лучше, чем раньше, – видимо, действие яда, которым его травили десять лет, сходило на нет. Генри всмотрелся в его лицо, пытаясь убедиться, что отец прав и такому человеку нельзя доверять, – но король все равно ему нравился. Он поднялся им навстречу с доброй, радушной улыбкой, и Генри улыбнулся в ответ.

А потом за спиной у них раздался грохот, и в столовую, оттолкнув растерявшихся стражников, влетел Петер, чисто одетый, но с таким отчаянным лицом, что Генри впервые понял, какой же он еще маленький.

– Вы вернулись, – выпалил он так, будто не слишком на это рассчитывал. – Лотта, моя сестра, у нее кудрявые волосы, вы ее видели? Зверь сказал, что разбудит ее, если я…

– Подставишь нас, – закончил за него Генри, привыкший называть вещи своими именами. – Она умерла, Петер. Зверь убил ее, но до этого она успела нас спасти. Без нее мы бы не выжили.

Петер сел на пол, накрыв руками голову, и стражники собрались его увести, но Эдвард их остановил и сел на пол рядом с Петером.

– Слушай, это ужасно. Ничего уже не исправить. И никто даже близко не поймет, каково тебе, – сдавленно сказал Эдвард, положив здоровую руку Петеру на голову. – Но я даю тебе слово: ты не виноват. Ты соврал нам, чтобы спасти ее, и любой хороший брат на твоем месте поступил бы так же. Лотта хотела отомстить этой твари за вашу деревню, она погибла из-за своей храбрости, а не из-за тебя. Ты не виноват.

Он прижал голову Петера к себе, и тот закричал, хрипло, на одной ноте, уткнувшись лицом ему в грудь. Его трясло, как от холода, но он не плакал, и Генри тоже сел на пол и обнял Петера со спины – уперся лбом ему между лопаток, чтобы не обжечь лицом его голую кожу.

– Лотта вчера слышала, как ты играл на скрипке, – пробормотал Генри. – Здорово было.

– Останешься у нас, возвращаться там некуда, – глухо продолжил Эдвард. – Станешь знаменитым скрипачом, мы за тобой присмотрим. А она в Серебряной роще услышит, как ты играешь, и будет знать, что ты в порядке.

Петер крепче обхватил Эдварда и зарыдал так, что Генри сквозь куртку чувствовал, как ходят ходуном его ребра. Он думал, Эдвард скажет еще что-нибудь, но тот молча положил голову Петеру на плечо. Генри заметил, что Эдвард вздрагивает, и с каким-то суеверным ужасом понял, что он плачет. Не из-за Лотты, а из-за брата, с которым они не смогли вырасти вместе – тот умер уже столько лет назад, но, кажется, бывают потери без срока давности. Генри хотел всех успокоить, но вместо этого неумело обнял обоих и разревелся – из-за матери, про которую никогда больше ничего не узнает. Он не собирался выглядеть жалким и сам не знал, что на него нашло в этом тесном, задыхающемся клубке несчастных, но перестать уже не мог, и остальные – тоже. Они сидели на полу и рыдали, каждый о своей потере, положив друг на друга головы, как волчата. В зале стояла гробовая тишина.

– В сказках рыцари возвращаются из похода как-то более мужественно, – сипло проговорил Эдвард, когда все выбились из сил и даже плакать уже не могли.

Он встал с таким видом, будто все прошло точно по плану, поставил на ноги остальных и развернулся к стражникам, которые маялись неподалеку.

– Нам срочно нужно три носовых платка, – церемонно сказал Эдвард, ухитряясь сохранять невозмутимость даже с распухшим носом.

Стражники умчались, и Генри подумал, что теперь прическа Эдварда вряд ли будет самой впечатляющей частью их рассказа остальным слугам. Где-то хлопнула дверь, и стражники вернулись с тремя шикарными квадратами вышитой ткани. У Генри никогда не поднялась бы рука утирать нос такой красотой, но сейчас выбирать не приходилось, и он с чувством высморкался, надеясь, что сможет провести вечер, уткнувшись в этот платок, чтобы никто не видел его красное лицо.

А вот Эдвард прятаться не собирался. Он усадил Петера за стол, хотя вряд ли тому разрешалось есть вместе с придворными, подошел к королю и опустился на одно колено, как всегда делал, обращаясь к нему.

– Мы вернулись с победой, – сказал Эдвард, глядя в стену. – Это был не куроед, а лютая тварь. Целая деревня погибла, но будущие потери мы смогли предотвратить.

Не зная, что полагается делать ему, Генри тоже встал на колено, опустив голову. Из носа по-прежнему текло, и он надеялся, что вытирает его тихо и незаметно.

– Тварь-убийца с красными глазами? – растерянно уточнил король, вцепившись в подлокотники, и попытался сделать суровое лицо. – То есть ты не только сбежал, но и сражался с лютой тварью без моего разрешения и не вызвав подмогу? Генри к такому подготовлен, он избранный, он наследник Сиварда, но ты же… Ты мог погибнуть! Генри, простите. Надеюсь, он помогал вам победить, а не мешал.

– Вы такой зануда, – бросил Генри, поднимаясь на ноги, и убрал мокрый платок в карман. Все вытаращили глаза – кажется, с королем было не положено так разговаривать, но сейчас правда интересовала Генри больше, чем вежливость. – Знаете, я месяц назад первый раз в жизни вышел из леса, но даже мне ясно, что надо сказать.

По рядам придворных пронесся вздох, но король только фыркнул и устало откинулся на спинку кресла.

– Ну так просветите меня, друг мой. Представьте, что ваш сын чуть не погиб неизвестно где, нарушив четкий приказ сидеть дома. Что бы вы сказали?

– «Вы победили? Ура! Сядьте за стол, ешьте и рассказывайте».

Король вздохнул и жестом показал Эдварду, что тот может последовать этому совету. Эдвард сел справа от короля, Генри – рядом. Все мысли тут же вылетели у него из головы, а поле зрения сузилось до блюда с мясом, которое стояло посреди стола. Он уже протянул руку, чтобы схватить его, но Эдвард громко щелкнул пальцами, и за спиной у них тут же вырос слуга, который до этого жался к стене.

Генри терпеливо подождал, когда мясо окажется на тарелке, но взяться за него не успел – Эдвард наступил ему на ногу.

– Вилка, Генри. Нож. Салфетка. Не будь посмешищем, тут все только этого и ждут, – еле слышно проговорил он, и Генри нехотя взялся за столовые приборы.

– В Башне мастеров отбою нет от посетителей, – бодро сообщил король, глядя, как они жуют. – Пара сотен человек уже нашли свои дары, так что мы тут тоже времени не теряем. Правда, господа придворные в башню подниматься не жаждут и всячески стараются избегнуть этой чести.

– Еще бы, – проскрипел старик, который сидел справа от Генри и распиливал у себя на тарелке какой-то овощ. – Это же сразу делать что-нибудь придется! Нет уж, дары – это для крестьян.

Генри рассеянно кивнул. Он за сегодня, кажется, истратил всю свою способность к разговорам и хотел только одного: мяса. Ну, и еще пирогов, лежавших на другом конце стола. И вкусных вареных кореньев, которые, увы, тоже пришлось есть ножом и вилкой. Король рассказал, что позволил Агате собирать болотные огни за крепостной стеной и зажигать во дворце новые и новые люстры. И что Петер отлично играет на скрипке, так что, пожалуй, надо сделать его придворным музыкантом. И что Олдус Прайд целыми днями записывает историю возвращения короны, за что, говорят, все-таки получил от своей жены пару ударов веником. Король говорил и говорил, так и не притронувшись к еде, – и только когда перед всеми поставили чашки с чаем, он облокотился на стол и, беспокойно глядя на Эдварда, сказал: