В контакт с советским представителем вступил председатель нидерландской компании судоходства, торговли и промышленности «Фернесс – Стоквис» Ионгенеел, предложивший заключить хозяйственный договор. Раковский просил его ответным письмом от 26 ноября 1923 г. предпринять меры, чтобы сообщение о готовности к такому соглашению было подтверждено правительством Нидерландов.[523]

Но, разумеется, наибольшее внимание с первых дней пребывания в Лондоне уделялось переговорам по экономическим вопросам и попыткам выйти на политические контакты с британскими деятелями. Раковский сообщал, что он поставил вопросы одновременно об ограниченном кредите в сумме 20 млн фунтов стерлингов и о «генеральном решении вопросов» хозяйственных связей.[524]

Уже в октябре Христиан Георгиевич заручился обязательством ряда британских деятелей содействовать предоставлению России гарантированного британским правительством кредита в 20 млн фунтов стерлингов, который был бы выделен в течение 5–6 лет со сроком погашения в 15 лет, началом выплаты через 5 лет, под 5,5 % годовых.[525]

Начиная с 8 октября с участием Х. Г. Раковского регулярно проводились заседания советской торговой делегации в Лондоне. Первое заседание вел нарком внешней торговли Красин,[526] большинством следующих руководил Раковский. Уже 11 октября рассматривались переговоры с группой во главе с бывшим министром торговли Р. Хорном относительно долгосрочных кредитов России.[527] На следующих заседаниях обсуждался комплекс вопросов экономических связей, причем не только с Великобританией, но и с другими странами. 12 ноября речь шла о предложении бельгийских фирм, 22 ноября – о переговорах с одной голландской фирмой.[528]

Рассматривались все новые и новые перспективы хозяйственных связей с англичанами. Шла речь о финансировании заготовок леса и о других вопросах, связанных с финансовыми расчетами. Ставился вопрос об издании русского информационного журнала на английском языке. Проблемы, которые обсуждались на заседании торговой делегации, множились. 26 ноября было заслушано сообщение представителя Российского общества Красного Креста В. Н. Половцевой о торговле медикаментами и санитарным имуществом; 3 декабря было оглашено письмо Промбанка о кредитах и обсужден проект договора представителя Нефтесиндиката о продаже керосина фирме «Континентал контрактс»; 10 декабря стоял вопрос о работе Англо-русского хлебного общества и продаже Всеобщим русским кооперативным обществом (АРКОС)[529] партии льна и т. д.[530]

Х. Г. Раковский опирался на группу сотрудников, из числа которых выделялся заместитель торгпреда Ф. Я. Рабинович, являвшийся также директором АРКОСа и членом концессионной комиссии. Когда в конце 1923 г. в Москву поступил донос, что Рабинович получает несколько окладов за одну и ту же работу, Раковский взял его под защиту непосредственно перед Сталиным, доведя до ведома последнего, что Рабинович выполняет разные, хотя и связанные между собой виды работ, что его деятельность – одно из условий успеха представительства, но оклад он получает только по АРКОСу, а остальная полагающаяся ему оплата идет в доход представительства и его комячейки.[531] Временно заместителя торгпреда оставили в покое.

Постепенно настроения британских финансовых кругов изменялись в пользу предоставления СССР значительных кредитов при условии, разумеется, решения вопроса о долгах и других обязательствах дореволюционной России, что дипломат отмечал в письме Чичерину уже 10 ноября 1923 г.[532]

Подчас возникали конфликты с советскими органами и должностными лицами, не выполнявшими, по мнению Раковского, своих обязательств или же нарушавшими обязательства или договоренности как в отношении представительства в Великобритании, так и британских партнеров.

Через несколько дней после приезда в Лондон, 11 октября, Х. Г. Раковский написал резкое письмо директору-распорядителю «Экспортхлеба» А. Пригарину в связи с тем, что тот давал в Англию информацию, не согласованную с торгпредством. «За информацию, не исходящую от торгпредства, оно ответственности не несет и часто опровергает таковую в формальном порядке. Торгпредство существует, однако, не для того, чтобы не нести ответственности, но для того, чтобы надлежащим образом освещать экономическую жизнь Советской республики. Если Вы настаиваете на том, чтобы давать информацию непосредственно из Москвы, то мы будем вынуждены относиться к ней как к частным сведениям и соответственно отвечать на официальные запросы».[533] Через две с половиной недели последовала телеграмма в Наркомвнешторг, в которой взволнованно сообщалось, что в стальном ломе, прибывшем из СССР в Великобританию, оказались примеси никеля и хрома, что заказчик категорически отказывается принимать эту и следующие партии, требует доставки лома, абсолютно свободного от примесей, возлагая убытки на советскую сторону. «Срочно телеграфируйте, можете ли обеспечить новую доставку другого лома взамен посланного, тогда попытаемся уговорить Маршалла обождать».[534] Впрочем, этот инцидент Раковский быстро урегулировал, ибо с присущей ему дотошностью установил, что формально жалоба была неосновательной, так как по контракту агент фирмы должен был принимать груз в Петроградском порту, а уже погруженное считалось принятым.[535]

14 декабря 1923 г. Раковский сообщил в Главный концессионный комитет при СНК СССР о своем свидании с предпринимателем М. Джонсом, интересовавшимся возможностями разработки российских платиновых рудников, а через две недели писал, на этот раз Красину, о своих переговорах с британской фирмой по поводу платиновой концессии.[536] Еще через месяц, 1 февраля 1924 г., Раковский передал в Москву сведения об отдельных фирмах, претендовавших на концессии. Одновременно он сообщил о беседе с руководителями фирмы «Гутсон-Бей», которая вела хозяйственные работы на Камчатке. Британские дельцы жаловались на Наркомвнешторг, который брал с них отдельно пошлины за вывоз, тогда как, согласно договору, эти пошлины должны были входить в 10 %-ный налог на валовой доход, уплачиваемый фирмой. Были и другие жалобы, которые Раковский счел основательными. «Работа, совершаемая ими там, несомненно, значительная, – писал он Литвинову. – Их предприятия являются большим не только хозяйственным, но и культурным фактором на Камчатке. Оставить их там было бы чрезвычайно желательно, но в то же время нужно, имея в виду опыт прошлого, установить более определенные условия».[537]