бивней — самцы. Это привело к невероятному открытию: на кладбище носорогов на одного взрослого самца приходится пять взрослых самок. Подобное асимметричное соотношение полов, нецелесообразное для человеческой популяции, характерно для современных видов млекопитающих, образующих гаремы, где один альфа-самец спаривается с группой самок.

По своему гаремному составу эти 12-миллионолетние носороги выглядят практически современными. Несомненно, многие аспекты внешнего вида и биологии млекопитающих из Ашфолла легко узнаваемы для нас. Конечно, носороги несколько напоминают бегемотов, а у некоторых верблюдов длинные жирафьи шеи, но в остальном эти животные определяются безошибочно. Это носороги. Это верблюды. Это лошади. Как мы узнали в двух предыдущих главах, основные современные группы плацентарных млекопитающих — приматы, непарнокопытные и парнокопытные, хищные типа кошачьих и псовых, слоны, рукокрылые и китообразные — начали распространяться в эоцене, около 56 млн лет назад. При всем при том древнейшие представители современных групп мало напоминали своих ныне живущих потомков. Достаточно взглянуть на ходячего кита, протослона размером со щенка или одну из мини-лошадок, падавших в озеро Мессель, как это становится очевидным. Но Ашфолл рассказывает иную историю. Жертвы вулкана — млекопитающие, которых сумеет определить любой дошкольник, те же звери, которых мы сегодня видим в зоопарках. К миоцену современные группы практически полностью осовременились.

Однако млекопитающие из Ашфолла как будто не на своем месте. Носорогов мы ожидаем встретить в Африке, верблюдов — на Ближнем Востоке, а не прямо посреди Соединенных Штатов Америки. Пройдитесь по современной сельской местности Небраски, и если вам покажется, что вы заметили носорога, скорее всего, вы ошиблись и приняли за него огромного быка мясной породы. Или вам померещилось. То же с верблюдом: он может оказаться в Небраске, только если сбежал из зоопарка и ему не хватило ума вернуться.

Почему же тогда в миоценовой Небраске обитали носороги и верблюды? Ответ дают другие ископаемые из Ашфолла. Эти окаменелости — не украшения музейных коллекций, в отличие от скелетов млекопитающих, а гораздо более скромные образцы: микроскопические семена трав, застрявшие в зубах, сохранившиеся во рту, в глотке и между ребрами носорогов. Эти семена росли не на тех травах, которые шуршат на ветрах прерий в современной Средней Америке. Они принадлежали к субтропическим видам, близким к тем, что в наши дни цветут в Центральной Америке. Более того, другие растительные остатки из Ашфолла указывают на присутствие небольших рощиц из калифорнийского ореха и каркаса. Стало быть, в миоцене Небраска была саванной — территорией, покрытой травами, с редкими группами деревьев, где выпадало мало дождей. Она во многом напоминала современные африканские саванны, где резвятся львы, слоны и антилопы.

Звучит неправдоподобно, но, если бы вы перенеслись в миоцен, вы могли бы отправиться в Небраску на сафари.

Американские саванны отличались не только от современных ландшафтов, но и от тех, что предшествовали им в палеоцене и эоцене. Вспомним, что палеоценовый мир — после гибели динозавров от астероида 66 млн лет назад — был парниковым: бóльшую часть Северной Америки покрывали джунгли, а полярных шапок не было. На палеоцен-эоценовой границе 56 млн лет назад этот парник разогрелся еще больше — в пароксизме глобального потепления. В течение эоцена температуры несколько снизились, но это по-прежнему была тепличная среда. Сохранялись джунгли и свободные ото льда полюса. Затем, 34 млн лет назад, когда эоцен сменился олигоценом, мир перевернулся. Парник обратился в холодильник, который затем станет морозилкой.

Перемена была внезапной, как будто кто-то вдруг закрыл кран с горячей водой и открыл с холодной. Всего за каких-то триста тысяч лет — самое большее — мировые температуры круто пошли вниз. Высокие широты остыли в среднем на 5 ℃, но еще более заметные последствия наступили в глубинах континентов, например в тех частях Америки, которые стали саваннами. Там температуры снизились на 8 ℃. С охлаждением суши и моря климат стал более сезонным, более изменчивым и чертовски непредсказуемым. Это был самый резкий и самый продолжительный температурный сдвиг со времен падения астероида. Возможно, современное глобальное потепление превзойдет его (в противоположную сторону), но пока об этом еще рано говорить.

Повинно в потрясении было элементарное стечение обстоятельств. Во-первых, содержание углекислого газа в атмосфере постепенно падало, а значит, парникового газа, обеспечивающего планете теплоизоляцию, становилось все меньше. Во-вторых, летние сезоны становились холоднее обычного, вероятно, из-за периодических изменений в околосолнечной орбите Земли. В-третьих, и это, наверное, самое важное, континенты продолжали расходиться. Гондвана, последний осколок древней Пангеи, завершала свой мучительный развод.

В тепличных условиях палеоцена и раннего эоцена Антарктида все еще оставалась связанной с Австралией и Южной Америкой, пусть и не слишком прочно. После миллионов лет землетрясений, в позднем эоцене, Антарктида высвободилась с обеих сторон. В разломы хлынула вода, и вокруг Южного полюса возникло новое холодное течение, которое теперь мешало теплым водам попасть в южный океан. Циркумполярное течение действовало как кондиционер, охлаждая Антарктиду и создавая ледники, которые быстро заморозили полярные земли. Впервые за сотни миллионов лет со времен каменноугольно-пермской эпохи отдаленных предков млекопитающих по континенту распространились обширные ледники. На севере еще не было полярной шапки, так как льдам было труднее образоваться там, где нет массива суши, подобного Антарктиде. Но лед в конце концов появится, намного позже, вместе с мамонтами и саблезубыми тиграми — об этом будет следующая глава.

Антарктические ледники стали самым наглядным последствием эоцен-олигоценового похолодания, но воздействие падения температур ощущалось на всей планете. В десятках тысяч километров от новоявленных ледников пострадали континентальные земли Северной Америки. Они стали не просто холоднее, но и суше, а место медленнорастущих деревьев заняли растения с более коротким жизненным циклом и меньшим количеством древесины. Джунгли исчезали, сменившись сначала лесостепью, потом саванной, потом открытыми степями. Это был затяжной процесс, охвативший олигоцен (34–23 млн лет назад), который продолжился в миоцене, во времена млекопитающих из парка Ашфолл (23–5 млн лет назад), и позже. При таких масштабных изменениях температуры, климата и растительности у млекопитающих не оставалось выбора — пришлось приспосабливаться.

Мой папа терпеть не может стричь газон. Когда несколько лет назад мои родители переехали из дома моего детства, они объяснили это желанием быть поближе к многочисленным внукам. Но я подозреваю, что не меньше это было связано со стремлением найти небольшой дом с крохотным двориком. Теперь, когда я сам домовладелец, я их понимаю. Трава растет непрерывно. Зима дает краткую передышку, но весной зеленые травинки выстреливают из почвы с яростью баллистических ракет. Стоит на неделю забыть о газонокосилке, как дом становится похож на заброшенную декорацию к фильму ужасов. Конца этому нет. Трава, как усы у подростка, — чем больше стрижешь, тем больше отрастает