зубатых китов посрамили бы современных — даже кашалотов. Миоценовый мелвиллов левиафан (Livyatan melvillei), получивший название в честь автора «Моби Дика», бороздил Тихий океан у берегов Южной Америки 12 млн лет назад. Это был один из крупнейших хищников в истории Земли, длиной до 18 м, из которых 3 м приходилось на череп, внутри которого мог свободно разместиться человек, хотя вряд ли кому-то там понравилось бы. Его пасть раскрывалась так широко, что он легко откусил бы голову крупнейшему из когда-либо живших наземных хищников — тираннозавру. В довершение всего его тридцатисантиметровые зубы были толще железнодорожного костыля и были отлично приспособлены к тому, чтобы крушить кости добычи — ею служили другие киты, усатые. Мелвиллов левиафан, словно придуманный для низкопробного фильма ужасов, обитал в тех же водах, что и прославленная суперакула мегалодон (Megalodon), причем акула, несомненно, кита остерегалась.

Но, как бы ни были велики мелвиллов левиафан и его родичи, им далеко до размеров крупнейших усатых китов. Усатые киты, официально именуемые мистицетами (Mysticeti), включают синих китов, гладких китов, полосатиков и горбатых китов. Их скелеты выглядят карикатурно — с раздутыми черепами и тонкими беззубыми челюстями, выступающими далеко наружу, словно обод мусорного бака или баскетбольного кольца. На этих огромных челюстных костях не найти ни следа зубов, потому что усатые киты утратили предковые зубы-колышки. Их заменило приспособление, из-за которого они и получили свое название, — китовый ус, ряд тесно расположенных пластин из кератина (вещества, из которого состоят наши ногти), свисающих с нёба. С его помощью усатые киты делают то, что не умеют другие млекопитающие, — кормятся, отфильтровывая из воды мелкую живность. Представление, которое некоторые виды устраивают во время кормежки, поистине впечатляет: опустив нижнюю челюсть, кит распахивает зияющую пасть, заглатывает чудовищный объем морской воды, а затем с помощью языка и глоточной мускулатуры выдавливает воду изо рта сквозь ус, добывая в один прием тысячи (если не больше) планктонных организмов. Забавно, что крупнейшее животное в истории питается микроскопической добычей — но поглощает ее с аппетитом Гаргантюа. Ему не требуется эхолокация для поиска пищи и нет необходимости задействовать свой большой мозг для охоты. Все, что нужно, — это лавировать в толще воды и время от времени разевать рот.

Ископаемая летопись показывает, что эволюция усатых китов не была прямолинейной. У древнейших из них, эоценовых мистакодонов (Mystacodon) из Перу и льяноцет (Llanocetus) из Антарктиды, сохранялись зубы, причем одни напоминали конические колышки зубатых, а другие обладали сложным веером бугорков, расходившихся от центрального выступа. У них не было уса, и они не могли питаться как фильтраторы, но тем не менее уже стали намного крупнее других современных им китообразных. В частности, льяноцет достигал по меньшей мере 8 м в длину и был одним из самых больших китов, в миоцене этот рекорд не побили другие усатые и зубатые киты вроде мелвиллова левиафана. Следовательно, китовый ус и питание путем фильтрации появились уже после отделения линии усатых китов от зубатых, и не в них заключался секрет больших размеров усатых китов — по крайней мере, поначалу. Напротив, палеонтологические данные показывают, что первые зубастые усатые киты были кусачими, затем они утратили зубы и начали кормиться путем всасывания и уже после этого на беззубых челюстях появился ус, а с ним и новая способность к фильтрации. Как и в случае с переходом китовых предков от ходьбы к плаванию, переход от зубов к китовому усу и от кусания к фильтрации был постепенным процессом, проходившим в несколько этапов.

Но после того как появился этот способ питания, он дал усатым китам возможность еще больше увеличиться в размерах. В отличие от зубатых китов, постоянно зависящих от «урожая» кальмаров, рыбы и других китов, которыми они питаются, усатые киты располагают практически неисчерпаемыми запасами планктона, который они могут поглощать без особых энергозатрат. Они могут пассивно дрейфовать, объедаясь на шведском столе морепродуктов, особенно во время сезонных цветений планктона или в зонах апвеллинга, где поднимающиеся из глубин океана питательные вещества привлекают рои криля. Синие киты — крупнейшие из ныне живущих и когда-либо живших китообразных — относятся к усатым. Они — кульминация долгосрочной тенденции, начавшейся на эоцен-олигоценовой границе и не ослабевающей доныне, ко все большему гигантизму китообразных. Иную картину являет собой эволюция наземных млекопитающих — как мы убедились в предыдущей главе, слоны и носороги достигли максимальных размеров на эоцен-олигоценовой границе и с тех пор не увеличивались.

Значит ли это, что когда-нибудь появятся левиафаны еще крупнее синего кита? Могут ли эти экстремальные млекопитающие стать еще более экстремальными? Но это вполне можно сделать ставку… если только синие киты и их усатые родичи переживут нынешние бурные изменения климата и окружающей среды, не вымрут и найдут достаточно планктона для пропитания в океанах будущего.

8

Млекопитающие и климатические изменения

Teleoceras

Американская саванна, около 12 млн лет назад (миоцен).

Стояло теплое утро ранней весны. Зима была долгой и томительной; не слишком холодной и снежной, но сухой и унылой — больше трех месяцев неподвижного воздуха и коротких дней. Несколько недель назад дожди наконец возвратились. Саванна начала преображаться.

Поднимаясь все выше над горизонтом, солнце озаряло широкие просторы равнины в глубине континента, в паре тысяч километров от ближайшего морского побережья. Трава покрывала землю ковром. За зиму она поредела, но не погибла и теперь прорастала из напоенной водой почвы, как триллионы крошечных пальчиков, тянущихся к небу. Там и сям виднелись купы деревьев, слишком неравномерные, чтобы образовать лесной полог, — сверху они походили на островки в море трав. Деревья пробуждались от спячки, на кончиках их ветвей распускались нежные листочки и ароматные цветы.

Прошлым вечером дождь заполнил сеть ручейков, стекающих в озеро. Это озеро служило водопоем, и там собирались животные американской саванны. Попить, искупаться, пообщаться, объединиться для защиты от угрозы, таившейся среди деревьев, — собаки ростом с медведя, настоящего адского цербера с выпирающими челюстями и укусом, дробившим кости.

В то утро у воды собралось разношерстное общество. Там было несколько разновидностей лошадей — от миниатюрных скакунов с изящными трехпалыми лапками до могучих рысаков с единственным копытом на спринтерских ногах. Мелкие жевали листья кустарников, торчавших на берегу, а крупные носились по краю озера, взбалтывая копытами ил, а порой останавливаясь, чтобы пощипать травы.

С ними были олени и верблюды. Иные верблюды представляли собой типичные виды — длинноногие, с дурацкой ухмылкой и горбиком на спине. Но был и такой, который вообще не походил на верблюда. У него