был силуэт жирафа, с шеей-макарониной, торчавшей высоко над туловищем — метра на три вверх от земли, — так удобно срывать самые вкусные листочки с самых высоких веток! Обычно по утрам эти верблюдожирафы кормились в лесистых островках. Но не этим утром. На заре после сильного дождя риск нападения адского пса был слишком велик, и верблюдожирафы обошлись без завтрака. Они побрели к водопою — в стаде безопаснее.

Еще там были носороги — множество носорогов. Их было по меньшей мере сотни три, а может, и больше, разделившихся на несколько стад. Как и в длинношеих верблюдах, в них было что-то одновременно знакомое и незнакомое. Без сомнения, это были носороги, с коническими рогами, торчащими на носах. Но рыхлые животы, толстые ноги, пухлые морды и почти полное отсутствие шеи — все это придавало им сходство с гиппопотамами. Одни носороги плескались на отмелях, наслаждаясь прохладой воды поутру, ведь с каждой минутой становилось все жарче. Другим, однако, было не до баловства. Урчание в их огромных животах напомнило им о еде. Каждый день для поддержания жизнедеятельности им требовалось съедать десятки килограммов травы. Чем раньше они начнут пировать, тем лучше.

Утро было чудесное, но в воздухе чувствовалось напряжение. Не только страх перед адскими псами, но и что-то еще — как внутри носорожьих стад, так и между ними отношения накалялись. Это были отношения соперничества, трудноуловимые для всех, кроме самих носорогов. В каждом стаде был вожак — самец, и не какой-нибудь, а здоровенный, с самыми большими резцами-бивнями среди всех. Он окружал себя самками, так что каждое стадо скорее походило на гарем. Почти все самки были беременны, и сроки их родов стремительно приближались. Притом многие из них еще заботились о родившихся в прошлом году детенышах, которые уже стали шаловливыми подростками, но порой все-таки нуждались в утешении и материнском молоке.

Такое устройство семьи оставляло мало возможностей для младших взрослых самцов, а их было немало. Некоторые из них искали общества, сбиваясь в стада холостяков — банды, в которых правили тестостерон и обида за неустроенность. То и дело какой-нибудь из холостяков набирался храбрости, чтобы сразиться с доминантным самцом за власть над гаремом, но для храбреца это редко оканчивалось удачей. Еще печальнее была участь одиночек, самых невезучих самцов, слонявшихся, словно зомби, на краю стада. Стоило одному из этих изгоев подойти слишком близко к самкам, как доминантный самец бросался на защиту своего гарема. В ход обычно шли рога и бивни, и драка надолго не затягивалась.

Пока один из самцов высматривал одиночку вблизи своего гарема — в то время как носорожьи детеныши плескались в воде, лошади щипали траву, а верблюдожирафы размышляли, стоит ли рискнуть отойти к деревьям, — по саванне прокатился грохот.

Все животные у водопоя замерли.

Никогда прежде они не слышали такого громкого шума. И никогда больше не услышат, ведь это прозвучала труба апокалипсиса.

Носороги, лошади и верблюды вытянули шеи вверх и увидели, что лазурный простор омрачила туча. Животные саванны не знали, что это был дымный шлейф, растянувшийся примерно на 1600 км к северо-западу. Он уходил в небо все выше, перед тем как, достигнув верхних слоев атмосферы, распуститься шляпкой гриба. Что бы это ни было, туча была далеко — пока еще в сотнях километров. Судя по реакции животных, они решили, что беспокоиться не о чем. Носорог снова набычился на потенциального соперника, детеныши продолжали плескаться, лошади — щипать траву, а верблюдожирафы решили, что с них хватит и никакие адские псы не помешают им лакомиться листвой.

Туча, однако, не останавливалась. Подхваченный западными ветрами, дым расползался по горизонту, как в замедленном кино, приближаясь к саванне. Его становилось все больше.

На востоке вставало солнце, туча шла с запада, и над саванной противоборствующие силы столкнулись. Туча заслонила землю от солнца, и день обратился в ночь. Наступила тьма.

Это была не мирная, а насильственная тьма. Животным саванны она показалась необычайно сильным бураном. Что-то падало с неба — то, из чего состояла дымная туча, не проходило мимо, а сыпалось вниз. Маленькие частички, размерами от пылинки до песчинки, пробивали мрак. Над равнинами завывала вьюга, но падал не снег. Это вещество было не холодным, а чуть теплым. Не белым, а горело-серым. Не мокрым, а колючим — крохотные стеклянные капельки, падая, впивались в шкуры саванных млекопитающих и вызывали такой зуд, какого они в жизни никогда не испытывали. А еще стояла вонь. Несло серой и огнем, и воздух был отравлен.

Птицы стали падать с небес. Их обмякшие тушки шлепались на землю, иногда отскакивая от спин носорогов. Носороги не видели, что происходит, их глаза ничего не различали во мгле. К тому же глаза начинали слезиться — колючая пыль из тучи забивала все, куда могла попасть: глаза, уши, носы, рты. Но даже с забитыми грязью ушами носороги различали шумы, разносившиеся по саванне. Они вселяли ужас. Вой ветра, какофония звуков кашля в стаде и пулеметная дробь сыплющихся на траву мертвых птиц. Град из птичьих трупов.

Тучу несло ветром, и в конце концов небо над саванной очистилось. Черная метель продлилась всего несколько часов, но животным они показались вечностью. Когда солнце наконец пробилось сквозь смог и облако двинулось дальше к востоку, лошади, носороги и верблюды проморгались и пришли в себя. Зрелище, открывшееся их глазам — покрасневшим и залепленным грязью, — было потусторонним.

Вся их саванна была покрыта серым ковром толщиной сантиметров пятнадцать. Это серое вещество было пеплом.

Он окутал все. Ни единой травинки не было видно на земле, ни одного нетронутого цветка или листочка на дереве. Водопой остался на месте, но на поверхности воды кружили вихри пепла, постепенно превращая ее в вязкую массу.

Оцепенение сменилось паникой. Носороги сбились в одну огромную толпу, гаремы к гаремам, банды холостяков и одиночки жались к фертильным самкам и доминантным самцам. Сталкиваясь друг с другом, словно шары для пинбола весом в тонну, животные метались по засыпанной пеплом равнине, растаптывая мертвых птиц в лепешки, а затем, выбиваясь из сил и кряхтя, двинулись к единственному месту, где чувствовали себя в безопасности, — к водопою. Но там уже не было ни безопасности, ни водопоя — лишь яма с кремнеземовой жижей.

Следующие дни выдались тяжелыми. Без воды носорогов, верблюдов и лошадей одолевала жажда, их губы трескались, когда они безуспешно пытались отхлебывать воду из грязи бывшего водоема. Некоторые из них заходили слишком глубоко, и их засасывало в зыбучий пепел — сил выбраться у них не хватало.

Животных мучил голод.