безопасного способа представлять себе мертвых содержатся в невероятно популярной книге сэра Оливера Лоджа «Реймонд, или Жизнь и смерть», которая только с 1916 по 1919 год выдержала дюжину изданий. Изложив рассказ о войне своего сына Реймонда, Лодж ознакомил читателей с серией сверхъестественных посланий из потустороннего мира. В этих сообщениях утверждалось, что погибшие на войне проживают «в лучшем месте», в безопасности и, что немаловажно, не могут оттуда выбраться, а значит, не угрожают этому миру. Общение с умершими близкими, утверждал Лодж, не означает единения с ними, как так часто обещал спиритизм в прошлом.

В конце концов, ну что могут сказать живым мертвые, погибшие в бессмысленной войне? Какие ужасы они могут рассказать? Не для обвинений ли они явятся? Доска для спиритических сеансов «Уиджи» была запатентована в Соединенных Штатах в 1891 году как салонное развлечение, но лишь в годы Первой мировой войны она приобрела репутацию оккультного предмета, использование которого может привести к опасным последствиям. Во время войны жительница Чикаго Перл Ленор Карран прославилась тем, что, по ее словам, с помощью спиритической доски смогла установить контакт с женщиной по имени Пейшенс Уорт, жившей в XVII веке. Спиритическая доска, естественно, стала частым аксессуаром в более поздних фильмах ужасов, начиная с «Изгоняющего дьявола» 1973 года, что только укрепило ее репутацию дьявольского инструмента, а не настольной игры.

В эпоху Первой мировой войны представление о мертвых как о неких сгустках света и любви в более счастливом месте приносило гораздо больше утешения, чем реально случившееся с телами погибших (а то и выживших). Пол Лени, как и Лон Чейни, стал одним из тех, кто принес боязнь обезображенного тела на американский экран. В 1928 году он снял Конрада Вейдта (исполнителя роли Чезаре из «Калигари») в фильме «Человек, который смеется». Учитывая, что действие происходит в XVII веке, картина может показаться далекой от грязи Первой мировой войны. Основанный, как и «Горбун из Нотр-Дама», на романе Виктора Гюго, фильм Лени призывал американцев задуматься над теми же вопросами о взаимосвязи телесных увечий и насилия, которые ставились в фильмах Чейни.

В фильме рассказывается душераздирающая история Гуинплена, ребенка из благородной семьи, похищенного чужеродным преступным миром, который превращает детей в людей со странностями и продает их бродячему цирку. У Гуинплена, которого играет Вейдт, на лице прорезана постоянно ухмыляющаяся гримаса, и эта жуткая вечная улыбка с развитием сюжета становится все страшней, а картина – все мрачнее. (Персонаж Вейдта и его внешний вид послужил источником вдохновения для создателей злодея Джокера из фильмов про Бэтмена.) Тематика фильма не помешала ему завоевать интерес зрителей. Киностудия сразу же привлекла Лени к работе над продолжением «Кота и канарейки» под зловещим названием «Последнее предупреждение», которому суждено было стать его последней работой.

Джек Пирс, которому вскоре предстояло колдовать над гримом монстра Джеймса Уэйла во «Франкенштейне», превратил лицо Вейдта в обличье современного мира. Обезображенное лицо и зубы персонажа вызывали в памяти шокирующие фронтовые ранения. Гуинплен начинает фильм как симпатичный персонаж и при этом киномонстр, мало чем отличающийся от «разбитых рож» из французских СМИ. Несмотря на то что действие происходит во Франции XVII века и никак не связано с Первой мировой войной, костюмированная драма уделяет достаточно времени посещению камер пыток, показывая различные виды несчастных и демонстрируя, как обезображенный человеческий облик может вызывать одновременно страх и сопереживание, напоминая даже самым равнодушным американским кинозрителям об ужасах, недавно постигших бо́льшую часть мира.

Если бы Лени обратился к врачам, вылечил свою зубную инфекцию и прожил подольше, он, возможно, снял бы еще более интересные ленты для компании Universal Studios – наступал золотой век хоррора. Но у него и так был поклонник в лице Джеймса Уэйла, который разделял увлечение Лени сценографией и искусством. Уэйл действительно иногда называл картину «Человек, который смеется» не только своим любимым фильмом, но и – в качестве еще большего комплимента Лени – фильмом, который он больше всего хотел бы снять сам10.

«Оно живое!»

Чудовище сбрасывает своего создателя с вершины ветряной мельницы, а воющая толпа линчевателей жаждет убить монстра. Перед падением на землю доктор Генри Франкенштейн ударяется об одну из лопастей ветряной мельницы и отскакивает, как тряпичная кукла. Монстр, созданный из частей различных трупов и вызванный к жизни с помощью молнии и «луча жизни», нечленораздельно хрюкает от ужаса, когда вокруг него разгорается подожженная толпой мельница. Камера отъезжает назад, мельница обрушивается. Идут титры.

Этой сценой, беззвучной, если не считать потрескивания огня и отчаянных криков монстра, постепенно превращающегося в пепел, заканчивается «Франкенштейн» Джеймса Уэйла. По крайней мере, именно это увидели зрители театра «Гранада» в Санта-Барбаре, штат Калифорния, 29 октября 1931 года – премьера фильма состоялась под Хеллоуин. Уэйл и его любовник Дэвид Льюис присутствовали на этом первом показе вместе с Карлом Леммле – младшим. Колин Клайв (Генри Франкенштейн) и Мэй Кларк (Элизабет) не пришли, потому что уже приступили к работе над другими фильмами. А Бориса Карлоффа даже не пригласили: никто на киностудии не думал, что публике будет интересен человек, который хрюкал и стонал в гриме Чудовища.

Во время показа зрители вставали и уходили, но затем возвращались. После внезапно тихого завершения фильма зрители на мгновение застыли в ошеломленном молчании. Дэвид Льюис позже отмечал, что для 1931 года «это была страшноватая вещь» и «довольно сильный материал». После премьеры никто не аплодировал и никто ничего не сказал ни Леммле, ни режиссеру – зрители покидали кинотеатр в молчании11.

Судя по всему, Карл Леммле неправильно истолковал первую реакцию аудитории. «Господи Иисусе! – пересказывает его слова Дэвид Льюис. – Надо что-то делать! Это же катастрофа!» Хотя некоторые уверяли его, что картина – «хит года», он продолжал вспоминать, как люди уходили с премьеры. Вероятно, Джеймс Уэйл, которого раздражали страхи Джуниора, лучше разбирался в реакции аудитории и понял, что история о сшитом из трупов смертоносном чудовище поразила соотечественников. Уэйл прекрасно уловил мертвенный ужас эпохи и подал его публике, многократно возведя в степень.

Но студия осталась при своем мнении и потребовала за шесть недель, оставшихся до выхода фильма в национальный прокат, внести изменения. Сезон отпусков в 1930-х годах, в отличие от теперешнего, не давал сборов. Уэйлу пришлось бороться за сохранение снятого им фильма. Отчасти он проиграл этот бой. Студия требовала вместо мрачной концовки с обрушением мельницы чего-нибудь более жизнеутверждающего. Обрушение наспех заменили обручением: чудом выживший доктор Франкенштейн женится на Элизабет. В финальной сцене актер Фредерик Керр, сыгравший роль отца