мира и начало другого. И в некотором смысле, это правда. Старый мир действительно умирает, чтобы дать жизнь новому.

Он снова приблизился к понтифику.

— Но в ваших силах сделать этот переход менее травматичным для миллионов верующих. Вы можете дать им язык, понятия, образы, через которые они смогут осмыслить происходящее. Вы можете показать им, что новый мир не отрицает их веру, а возвышает её до уровня, о котором они и не мечтали.

Папа закрыл глаза, и за его веками проносились видения — миллионы людей, стоящие на пороге выбора между страхом и принятием, между отрицанием и пониманием. И он, как пастырь, ведущий их через долину тьмы к новым горизонтам.

— Что я должен делать? — спросил он, открывая глаза. — С чего начать?

Малик улыбнулся.

— Начните с исцеления, Святейшество. Покажите миру чудо своего возрождения. Пусть они увидят, что с вами произошла перемена — не просто физическое исцеление, но духовное преображение.

Он сделал паузу.

— Затем соберите кардиналов. Самых влиятельных, самых преданных. Поделитесь с ними видением нового мира — не всей правдой сразу, но достаточным, чтобы заинтересовать их, заставить задуматься. Некоторые из них почувствуют резонанс, откликнутся на ваш призыв. Они станут вашими первыми апостолами нового откровения.

— А затем? — спросил Папа.

— Затем, — медленно ответил Малик, — великая проповедь. Обращение ко всему католическому миру. Объявление о начале новой эры — эры, когда небеса и земля сближаются, когда духовное и материальное сливаются в единое целое. Эры, когда истинно верующие смогут узреть славу, недоступную прежде.

Он протянул руку и коснулся лба понтифика.

— И вот тогда, Святейшество, вы покажете им истинное чудо. Чудо, которое нельзя будет объяснить трюком или иллюзией. Чудо, которое поколеблет самые твёрдые сомнения и зажжёт самые холодные сердца.

Папа ощутил, как от прикосновения Малика по его телу разливается тепло, а в сознании проступают образы — он, стоящий перед огромной толпой на площади Святого Петра; золотистое сияние, исходящее от его фигуры; тысячи людей, падающих на колени, их лица освещены благоговением и надеждой.

— Я понимаю, — тихо сказал он. — И я готов.

Малик опустил руку и отступил на шаг.

— Тогда начинайте, Святейшество. Время преображения пришло. И да сопутствует вам… благословение всех миров.

С этими словами он начал растворяться в воздухе, его фигура становилась всё более прозрачной, пока полностью не исчезла. Но в последний момент его шартрезовые глаза встретились с такими же глазами понтифика, и между ними прошёл беззвучный импульс понимания и единства цели.

Папа остался один в своих покоях, но впервые за многие годы он не чувствовал одиночества. Он ощущал связь — связь со всеми верующими, со всем Ватиканом, со всей землёй. И где-то на границе этого восприятия пульсировал иной мир — мир Инферно, мир чистой энергии и безграничных возможностей, который вскоре должен был слиться с его собственным.

Он подошёл к зеркалу и долго смотрел на своё отражение. Тот же пожилой человек, но словно освещённый изнутри. Его глаза светились мягким шартрезовым светом — не ярким, как у Малика, но достаточно заметным, чтобы вызвать вопросы у тех, кто хорошо его знал.

"Что ж," — подумал он. — "Пора начинать."

Он нажал кнопку внутренней связи.

— Кардинал Бенедетти, — сказал он своему личному секретарю, — созовите Коллегию кардиналов. Чрезвычайное собрание, без отлагательств. И подготовьте заявление для прессы. Я хочу обратиться к миру.

— Но, Ваше Святейшество, — последовал растерянный ответ, — врачи настаивали на полном покое. Ваше состояние…

— Моё состояние изменилось, — твёрдо прервал его Папа. — Скоро вы всё поймёте. Созывайте кардиналов.

Он отключил связь и снова посмотрел в зеркало. Его губы тронула лёгкая улыбка — улыбка человека, увидевшего далёкий, но ясный путь сквозь туман сомнений и страхов.

***

Через три недели площадь Святого Петра была заполнена до отказа. Сотни тысяч верующих собрались здесь, чтобы увидеть чудо, о котором говорил весь мир. Чудесное исцеление Папы Римского, его преображение, его новые проповеди о приближающейся эре Откровения — всё это вызвало волну религиозного возрождения, какой не видели со времён раннего христианства.

Папа вышел на балкон базилики, и толпа затихла. Даже на расстоянии было видно, что с понтификом произошла удивительная перемена. Он больше не выглядел как умирающий старик — его осанка была прямой, движения уверенными, а лицо светилось внутренним светом, который не могли не заметить даже самые скептически настроенные наблюдатели.

— Возлюбленные дети мои, — начал он, и его голос, усиленный микрофонами, разнёсся по всей площади, — я пришёл к вам сегодня с вестью, которую ждало человечество с момента Вознесения Господа нашего.

Он сделал паузу, обводя взглядом море лиц внизу. С новым, расширенным восприятием он мог чувствовать их эмоции — надежду, страх, скептицизм, веру — как разноцветные потоки энергии, поднимающиеся к нему.

— Мы стоим на пороге новой эры, — продолжил он. — Эры, когда завеса между небесами и землёй истончается. Когда обещания, данные в Писании, начинают исполняться не в переносном, а в буквальном смысле.

Он поднял руки, и вокруг его пальцев заплясали искры золотистого света, видимые даже с самых дальних рядов площади. По толпе пронёсся вздох изумления.

— Господь даровал мне исцеление, — сказал Папа. — Но не только физическое. Он открыл мои духовные очи, позволил увидеть то, что скрыто от обычного взора. И то, что я увидел, наполнило моё сердце радостью и трепетом.

Его голос стал глубже, в нём появились новые обертоны, заставляющие каждого слушателя чувствовать, будто понтифик обращается лично к нему.

— Я видел миры за пределами нашего. Видел потоки божественной энергии, пронизывающие всё сущее. Видел великий план Творца, который превосходит всё, что мы могли вообразить в своей ограниченности.

Он сделал паузу, давая своим словам проникнуть в сердца и умы слушателей.

— Этот план включает в себя трансформацию. Преображение всей реальности. То, что святые отцы называли Вторым Пришествием, апокалиптики — концом света, а мистики — эрой Духа Святого.

По мере того как он говорил, золотистое сияние вокруг его фигуры усиливалось, становясь всё более заметным. Это не был обычный свет — он словно исходил из иного измерения, просвечивая сквозь ткань реальности.

— Каждый из вас, — продолжил понтифик, его голос теперь звучал с почти гипнотической силой, — стоит перед выбором. Выбором между принятием и отрицанием. Между страхом и верой. Между тьмой прошлого и светом будущего.

Он поднял руки выше, и