После битвы при Иене император, хотя и был очень зол на Бернадотта, тем не менее поручил ему преследовать неприятеля, потому что корпус, которым командовал этот генерал, до сих пор не сделал ни одного выстрела и оказался теперь более пригоден для боев, чем корпуса, понесшие большие потери. Итак, Бернадотт отправился по следам пруссаков, которых разбил сначала при Галле, а потом при Любеке при поддержке маршала Сульта. Однако, по воле случая, как раз в тот час, когда французы атаковали Любек, в порт этого города вошли корабли, перевозившие дивизию шведской пехоты, посланной королем Густавом IV на помощь пруссакам. Шведские части едва высадились на берег, как были атакованы французскими войсками. Пруссаки их бросили, и шведам пришлось сдаться корпусу Бернадотта. Я должен признать, что этот маршал, когда хотел, имел очень приятные манеры. Особенно сильно он желал создать себе репутацию хорошо воспитанного человека в глазах иностранцев, поэтому он обращался со шведскими офицерами очень приветливо. Он принял их капитуляцию на весьма достойных условиях, приказал вернуть им лошадей и багаж, необходимый для удовлетворения их потребностей, и пригласил к себе шведского главнокомандующего графа Мернера, а также генералов и старших офицеров. Он был крайне предупредителен к ним и осыпал их любезностями, так что, вернувшись на родину, шведы повсюду хвалили великодушие маршала Бернадотта.

Спустя несколько лет в Швеции вспыхнула революция. Король Густав IV, сильное умопомрачение которого делало его неспособным править страной, был свергнут и заменен своим старым дядюшкой герцогом Зюдерманландским. У этого нового монарха не было детей, и риксдаг, собравшийся, чтобы назначить ему наследника, остановил свой выбор на князе Гольштейн-Аугустенбургском, который получил титул наследного принца. Но он недолго пользовался этим званием, потому что в 1811 году умер после очень короткой болезни, которую приписали отравлению. Риксдаг снова собрался, чтобы выбрать нового наследника короны, и колебался между несколькими германскими князьями, выдвигавшими себя в качестве кандидатов. В этот момент генерал граф Мернер, один из самых влиятельных членов риксдага и бывший командующий шведского дивизиона, захваченного в Любеке в 1806 году французскими частями, предложил маршала Бернадотта, напомнив о его великодушном поведении. Кроме того, он похвалил военные таланты Бернадотта и заметил, что этот маршал через свою жену был родственником семейства Наполеона, поддержка которого могла оказаться столь полезной для Швеции. Множество офицеров, попавших когда-то в плен в Любеке, присоединили свои голоса к голосу генерала Мернера, и Бернадотт был почти единодушно избран наследником шведского короля. Через несколько лет он вступил на шведский престол.

Мы увидим ниже, каким образом Бернадотт, которого на ступени иностранного престола возвела слава, приобретенная им во главе французских частей, оказался неблагодарным по отношению к своей родине. Но вернемся в Пруссию.

За один месяц главные силы этого королевства, которое раньше было столь процветающим, были разбиты Наполеоном, занявшим столицу, а также большинство прусских провинций. Наши победоносные армии уже подходили к берегам Вислы — этой великой преграды, разделявшей север и центр Европы.

Корпус маршала Ожеро, остававшийся в течение двух недель в Берлине для усиления гвардии во время длительного пребывания здесь императора, выступил из Берлина примерно в середине ноября и направился сначала к Одеру, через который мы переправились в Кюстрине, а затем к Висле, к берегам которой мы вышли у Бромберга. Мы были теперь в Польше, самой бедной и самой несчастной стране Европы… От самого Одера больше не было больших дорог. Мы шли по зыбучим пескам или по ужасной грязи. Большинство земель было не обработано, а немногие жители, которые встречались на нашем пути, выглядели неописуемо грязными. Погода была великолепной на протяжении октября и первой половины ноября, но теперь она стала ужасной. Мы больше не видели солнца, непрерывно шел дождь или снег. Провиант стал попадаться очень редко, больше не было вина, почти никогда не попадалось пиво, а если оно и было, то очень плохое. Вода была грязной, хлеба не было вообще, а крышу над головой приходилось отстаивать у коров и свиней!.. Так что солдаты говорили: «Ну вот! И поляки осмеливаются называть это своей родиной!..»

Сам император утратил свои иллюзии, ведь, прибыв сюда ради восстановления независимости Польши, он надеялся, что все население этой обширной страны как один поднимется при приближении французских армий, однако никто из жителей даже не пошевелился!.. Напрасно для возбуждения энтузиазма поляков император приказал послать письмо знаменитому генералу Костюшко, руководителю последнего польского восстания, и пригласить его присоединиться к своей армии. Однако Костюшко продолжал мирно жить в Швейцарии, куда он скрылся после восстания. На упреки, которые ему делали по этому поводу, он ответил, что слишком хорошо знает нерадивость и беспечность своих соотечественников, чтобы иметь смелость питать надежду на то, что им удастся освободиться даже при помощи французов. Не сумев привлечь на свою сторону Костюшко, император, желавший, по крайней мере, воспользоваться его известностью, обратился от имени этого старого поляка с воззванием к населению Польши, но ни один поляк не взялся за оружие, хотя наши части заняли многие провинции бывшей Польши и даже ее столицу. Поляки не соглашались браться за оружие до того, как Наполеон не объявит о восстановлении Польши, а Наполеон не собирался принимать такое решение до того, как поляки не поднимутся против своих угнетателей, а они этого не сделали.

Во время пребывания 7-го корпуса в Бромберге среди ночи к маршалу Ожеро прибыл Дюрок, обер-гофмаршал императора. Ожеро послал за мной и приказал готовиться к сопровождению Дюрока, который отправлялся в качестве парламентера к прусскому королю в Грауденц. Ему нужен был офицер для замены его собственного адъютанта, которого он только что послал в Позен с депешами для императора. Ожеро и Дюрок выбрали меня, так как вспомнили, что в августе я уже был послан к прусскому двору с поручением и что я знал почти всех офицеров этого двора, а также его обычаи.

Я собрался очень быстро. Дюрок взял меня в свой экипаж, и, спустившись по левому берегу Вислы, занятому французскими войсками, мы переправились через нее вброд напротив Грауденца. Мы поселились в городе и затем отправились в цитадель, где находилась вся королевская семья Пруссии после потери 4/5 территории своего государства. Висла разделяла две наши армии. Король Пруссии выглядел спокойным и покорным. Королева, которую я видел раньше столь прекрасной, очень изменилась. Казалось, ее гложет печаль. Она не могла скрыть от себя самой, что поскольку она толкнула короля на участие в войне, то она и была главной причиной несчастий своей страны, жители которой теперь поднимали свой голос против нее. Император не смог бы послать к королю Пруссии парламентера более приятного, чем Дюрок, выполнявший ранее обязанности посла в Берлине и благодаря этому очень хорошо известного королю и королеве. Они оба высоко ценили Дюрока за любезность и обходительность. Я играл слишком незначительную роль для того, чтобы на меня обращали внимание. Однако король и королева признали меня и произнесли в мой адрес несколько вежливых слов.