Громкий стук и кашель, раздавшиеся снаружи, заставили нас очнуться.

– Рес!

Граф с досадой посмотрел в окно.

– Это невыносимо! Кого там опять принесло?

Рядом со входом в департамент топталась закутанная в длинную соболью шубу фигура. Неизвестный гулко колотил по запертым дверям департамента и притопывал ногами от холода.

– О нет, – обреченно выдохнул Горн.

– Кто-то знакомый?

Я разглядывала странного посетителя, торопливо застегивая платье.

– Более чем, – вздохнул Горн. – Родственник.

В этот момент фигура дернулась, странно закопошилась, и в свете фонарей блеснули толстые линзы очков.

– Слушай внимательно, Кейт, – посерьезнел граф. Он пересадил меня и тихо сказал: – Сейчас ты осторожно выйдешь и отойдешь на два шага от мобиля. Как только откроется портал – сразу шагай в него. Он приведет тебя в твою комнату в лазарете.

– А вы?

– А я должен поговорить с лордом Штолле.

Лицо графа выглядело непроницаемым, и мне сложно было понять, что он чувствует.

– Подожди.

Горн быстро застегнул мое пальто, поправил шарф и, подняв упавшую на соседнее сиденье шляпку, надел ее на меня.

– Иди, Кэти, – тихо сказал он.

Я кивнула и незаметно выскользнула из мобиля.

* * *

В лазарете было тихо. Мои пациенты уже успели поужинать, и сейчас Шимон с Брансоном о чем-то негромко разговаривали, Снорг листал журнал, а новенький паренек спал, и на щеках его играл нежный, почти детский румянец. В палате царила приятная полутьма.

Я проверила повязки, напоила пациентов положенными микстурами и выглянула из палаты. Курц шевельнул ушами, но даже не повернулся в мою сторону. Хельга, дежурящая за стойкой, молча кивнула мне и продолжила вязать. Табло объявлений над ее головой было пустым и темным.

Вернувшись в свою комнату, я села на кровать и задумалась. Столько всего произошло за один день! И визит Борна с комиссией, и разговор «серого» с Каллеманом, и поездка с Горном, и его поцелуи.

Поцелуи… Я закрыла глаза и коснулась пальцами губ. Они были припухшими и слегка саднили. Сердце сладко заныло. Низ живота отозвался тягучей болью. Рес! Как же давно у меня не было мужчины! Все два года, что я жила в Дартштейне, мне было не до любви. Еще бы! Мне нужно было выжить, сохранить рассудок, не поддаться отчаянию. Но сейчас, когда я смогла немного расслабиться, душа и тело затребовали своего. Душа – любви, тело… Тоже любви. Горячей, страстной, той, которую мог дать только такой мужчина, как Горн. Я чувствовала его силу, его уверенность, его мощь, и все во мне отзывалось, тянулось навстречу, плавилось. В руках Фредерика я ощущала себя живой. Настоящей. Самой собой. И казалось неважным все, что было до и будет после.

Вздохнув, задумчиво улыбнулась. Удивительное дело – впервые за долгое время я почувствовала себя цельной. Словно соединились две половинки моей личности – той, что была до, и теперешней.

– Тера Кэтрин!

Тихий оклик Снорга заставил меня оторваться от размышлений.

– Что случилось?

Я подошла к койке своего выздоравливающего пациента.

– Голова болит, – пожаловался тот, но глаза его хитро блеснули.

Понятно. Очередная попытка привлечь мое внимание.

– Я сейчас дам вам микстуру, правда, она довольно неприятная, но зато боль снимает почти мгновенно, – совершенно серьезно ответила я.

– Не надо микстур, – расплылся в улыбке Снорг. – Вот если вы положите руку мне на лоб, все само собой пройдет.

– Да? Интересный способ лечения. Не слышала о таком.

– Но ведь Лодвику помогло? Стоило вам подержать его за руку, и ему стало легче.

– Лодвику помогло обезболивающее. Могу предложить только его. А за ручку вас может подержать кто-нибудь другой. Вы ведь не откажетесь помочь сослуживцу, тер Брансон?

Скрыв улыбку, посмотрела на соседа Снорга.

– Буду только рад, – хмыкнул тот. – Вы позволите, достопочтенная тера? – обратился он к парню. – Вам какую ручку пожать – правую или левую?

Снорг с обидой посмотрел на улыбающегося Брансона, а Шимон тихо рассмеялся.

– Может, тебя еще по головке погладить? – предложил он. – А что? Я могу.

– Идите вы со своими предложениями к ресу! – сердито пробурчал Снорг и отвернулся лицом к стене.

– Так вам принести микстуру? – спокойно спросила я.

– Спасибо, тера Кэтрин, сам справлюсь.

– Вот и хорошо. Доброй ночи.

– Доброй ночи, – нестройно отозвались Брансон с Шимоном. Снорг предпочел промолчать.

– Кейт, тебя на проходной спрашивают.

Хельга, приоткрыв дверь в палату, поманила меня рукой.

– Кто?

– Не знаю. Тер Сортон запретил мне отлучаться с поста.

В голосе Хель прозвучало неподдельное разочарование.

Я вышла в коридор, бросила взгляд на табло, где светилась надпись с моей фамилией, и недоуменно пожала плечами. Кому я могла понадобиться поздним вечером?

– Думаешь, это твой красавчик? – с жадным любопытством спросила Хельга.

– Какой красавчик? – в первый момент я не поняла, кого она имеет в виду. На ум пришел Горн, и только потом я сообразила, что речь идет о Лукасе. – А, ты об оборотне? Может, и он. Схожу, узнаю.

– Жаль, что мне с тобой нельзя, – вздохнула сестра. – Хоть одним глазком бы взглянуть!

Она покосилась на дверь кабинета тера Сортона и обиженно нахмурилась.

– Вот старый хрыч! Приспичило ж ему на ночь остаться.

Я ободряюще потрепала Хель по плечу.

– Иди, Кейт, – буркнула сестра. – Не заставляй красивого мужчину ждать.

Я только молча кивнула и пошла к тамбуру. После вечера с Горном видеть Лукаса не хотелось, но если уж волку что-то понадобилось, лучше сразу все выяснить и отказать.

Преисполненная решимости, я подошла к проходной и удивленно застыла. За стеклянной перегородкой сердито вышагивал тер Гердин. На нем был все тот же костюм и ботинки на толстой подошве, и даже домашний берет никуда не делся.

– Кэти, ты стала удивительно медлительна! – недовольно проворчал гном, когда я оказалась рядом. – Я тебя уже полчаса жду.

– Тер Гердин, что вы здесь делаете?

– Я задаю себе тот же самый вопрос, – буркнул ученый. Он зыркнул на меня из-под бровей, раздраженно дернул кисточку берета и сказал: – Ты очень огорчила меня, Кэти.

– Чем?

Я растерянно смотрела на недовольного гнома.

– Тем, что связалась с неподобающей компанией, – резко ответил тот. – Я ведь в некотором роде отвечаю за тебя, и мне грустно видеть, как ты бездарно распоряжаешься собственной жизнью.