подъема после двух- или трехчасового сна, когда все спали как убитые. А такое случалось часто. Могло быть и так, что, отойдя ко сну в 11 часов, в 2 часа все были уже на ногах.

Как-то раз из штаба батальона пришел встревоженный Финда. Мы уже привыкли ко всякого рода неприятностям и потому просто спросили:

– Что, опять на марш?

– Да нет, – ответил он. – Поступил приказ. Завтра целый день отводится на отдых.

Мы проспали целых 10 часов, а потом мылись, чистились и пили. Напились мы сильно.

Ландшафт был все время один и тот же. Везде виднелись жиденький кустарник, выжженная трава и овраги. Изредка попадались тщедушные возделанные поля и высохшие луга.

Мы жаждали скорее достичь реки Чир с ее прохладными водами, где нам был обещан отдых. Русские упорно обороняли все мосты, ведущие к Волге. Там был Сталинград.

Когда начинал дуть ветер, то возникали песчаные смерчи, да к тому же моторизованные колонны обдавали нас облаками пыли. В селениях жители использовали одногорбых и двугорбых верблюдов. Мы попытались было запрячь их, но справиться с диким норовом этих животных нам так и не удалось. На пустошах встречались места для водопоя, вокруг которых красовались ковры из полевых цветов и стояло от 30 до 40 деревцев. Настоящий оазис среди пустыни.

Мы находились уже ближе к Астрахани, чем к Харькову. У жителей характерно выступали скулы. Старорусский тип лица здесь смешался с внешними признаками других народов, возможно, калмыков. Женщины были уже не столь пышнотелы, как прежде. Нас предостерегли, чтобы мы не занимались с ними любовью, поскольку они якобы были заражены такими болезнями, которые для европейцев оказывались смертельными.

– Такая любого быстро ухайдакает, – заметил Эрхард и принялся писать письмо одной из своих невест.

Глава 8

Мосты через реку Чир

Мы зашли так далеко, что даже голубь не смог бы пролететь вдоль всего нашего пути. Здесь уже не было птиц, каких можно наблюдать в Европе. В окуляр стереотрубы я наблюдал совсем другие виды пернатых, а знакомые мне птицы выглядели по-другому.

Иногда мы шли в течение целого дня по голой степи и были рады, когда для ночлега находили балку, глубоко врезавшуюся в толщу земли и образованную вследствие водной эрозии почвы. Однажды нам пришлось идти в течение 25 часов по пустоши, поросшей вереском, не встретив ни одного источника воды. У первого же колодца лошади выпивали по 8 ведер воды. С наступлением темноты солдаты противника с автоматами в руках предпринимали небольшие атаки по флангам наших войск, растянувшихся в маршевых колоннах. Тогда поутру мы находили за низким кустарником наших убитых воинов с пулеметами. Иногда по ночам нам приходилось организовывать круговую оборону, и колонна сворачивалась в клубок, словно еж.

– Да, черт побери, далековато, однако, завели нас копыта наших лошадей! – ругался как-то раз проезжавший мимо швабский обер-лейтенант.

Слышались и такие разговоры:

– У танков нет бензина!

– Что-то авиации не видно!

– Мы несем большие потери! Тысячи убитых!

– Здесь даже скрытых от глаз отхожих мест нет!

– Слышали? Штайгледер тоже погиб!

– Что ты говоришь? Это не тот ли, который был с нами во время Польской кампании, а во Франции слыл мастером по добыванию шампанского?

– Это было его единственным развлечением в нашем бренном мире!

По мере усиления пожарищ, плотности огня и бомбежек к нам приходило осознание того, что впереди нас ждет великая битва. Противник стойко удерживал мосты через Чир и Дон. Внезапно нашему взору открылся вид на реку, протекавшую между песчаными берегами. Мы стояли на ее высоком берегу, опасаясь спуститься вниз из-за зыбкого песка. Но увидев звериные следы, ведшие к воде, отбросили все страхи и кубарем скатились к реке. Веселые и счастливые, мы скинули с себя форму и принялись плескаться, словно малые дети, смывая с себя пот и впитавшуюся в кожу пыль.

Нам было радостно от того, что не надо немедленно форсировать реку как той роте пехотинцев, которая медленно перебиралась на другую сторону, поднимаясь на крутой берег, откуда открывался вид на бескрайнюю коричневую плоскость. Ландшафт местности здесь в чем-то походил на тот, который мы наблюдали ранее, пока шли сюда. Но были и отличия. Далеко у линии горизонта угадывались очертания гребня возвышенности, простиравшегося с севера на юг. Это были холмы вдоль берега Дона.

Мы шли все дальше и дальше, двигаясь то по речной долине, то поднимаясь на высоты, выбирая дороги получше. По пути нам попадались грязные и вонючие колодцы, убогие села. Порой, чтобы напоить лошадей и запастись живительной влагой, было проще сделать крюк и спуститься вниз к ручью, чем продолжать следовать по проложенному маршруту. Во время одной из таких коротких остановок я увидел нашего фокусника и конюха Огасу. На силезце была надета белая шелковая рубашечка, поверх которой через плечи были перекинуты помочи.

– Эй! – удивился я. – Да на тебе никак женская блузка?

Огаса ухмыльнулся и, стащив рубашку через голову, заявил:

– Это мне жена прислала.

Конюх был весь потный и грязный, а его форма носила следы многочисленных штопок. Огаса бросился на землю и во весь рост вытянулся на ковре из полевых цветов, проклиная все на свете.

Поздно вечером мы вошли в какое-то село. Места для размещения определял батальон, и нам выделили для ночлега огород возле пекарни. На огороде росли низкие, наполовину одичавшие кустики еще зеленых овощей. Кислые яблоки нас не заинтересовали, и их стрясли пехотинцы. Эрхард напрасно пытался восстановить пекарню.

Люди проживали здесь в квадратных хижинах, слепленных из глины, или продолговатых домах, сколоченных из досок. Чердаков в них не было. Плоские крыши служили одновременно потолком. На окнах виднелись деревянные ставни, а одна из двух комнат предназначалась для скота.

В 5 часов утра мы двинулись дальше, но, несмотря на утренние часы, было уже душно. На нас налетели русские самолеты и, против обыкновения круто снижаясь, стали нас бешено обстреливать. Были ранены две лошади и рядовой Биритц из 2-го взвода. Через три часа налет повторился. Для летчиков мы представляли собой заметную мишень, поскольку шли по открытой местности, все дальше вгрызаясь в тело русской земли и приближаясь к великой реке.

Голова колонны, растянувшейся на многие километры, ввязалась в бой. Мы воспользовались вынужденной остановкой и в течение двух часов отдыхали возле речки, купаясь и поя лошадей. Затем было решено помыть их. Крестьянские лошадки вырвались и пытались удрать вплавь. Хорошо еще, что они вышли на берег не так далеко от нас. Однако поймать их все равно