30 ноября Черчилль отмечал день рождения; его семидесятый год начался с двух мероприятий. В тот день британские и индийские военнослужащие в Тегеране покинули свои казармы, а сотрудники англо-иранской нефтяной компании вышли из своих кабинетов и отправились на парад. Вместе солдаты и нефтяники едва заполнили небольшое поле, где проходила церемония, но они преподнесли Черчиллю лучший подарок на день рождения, на который он мог надеяться: ощущение того, что он дома. Когда премьер шел по тонкой красной линии, принимая парад, слезы текли из его глаз. Вечером премьер-министр устроил пышную вечеринку. Легкий ветерок смягчил дневную жару, а в списке гостей значилось, кто есть кто среди союзников. На празднике присутствовали Рузвельт, который подарил премьер-министру персидскую чашу; Сталин, приехавший с двумя подарками: каракулевой папахой и большой китайской скульптурой с изображением русских народных сказок; Брук с редкой улыбкой; дочь Черчилля Сара и сын Рузвельта Эллиот; адмирал Уильям Лихи; генерал Ворошилов и «Мопс» Исмей, который позже вспоминал, что «тосты начались сразу после того, как все сели, и продолжались почти без остановки, пока мы не встали».

В своих тостах Черчилль восхвалял Рузвельта, который «своим мужеством и дальновидностью предотвратил революционный переворот в Соединенных Штатах в 1933 году», и Сталина, который, по его мнению, «будет причислен к великим героям российской истории и заслужит титул „Великий“». Вечер продолжался, алкоголь разливался по венам, и Сталин с Черчиллем начали поддевать друг друга. Когда премьер-министр сказал, что Британия «розовеет», Сталин отметил, что «это признак хорошего здоровья». Позже Черчилль поднял бокал за «пролетариев», а Сталин ответил тостом за «Консервативную партию».

Через две недели после окончания Тегеранской конференции Болен, оценивая цели СССР и их вероятные последствия, написал: «Германия должна быть разбита и оставаться раздробленной. Государствам Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы не будет разрешено объединяться в федерации и ассоциации. Франция должна лишиться своих колоний и стратегических баз за ее пределами, и ей не будет позволено содержать сколь-нибудь мощную армию. Польша и Италия останутся примерно в своем нынешнем размере, но сомнительно, что им будет разрешено иметь вооруженные силы. В результате Советский Союз [останется] единственной важной военной и политической силой на Европейском континенте. Остальная часть Европы [будет] играть второстепенные роли».

[248]

В декабре 1943 года немецкую армию на Востоке охватило чувство обреченности. Год начался с катастрофического поражения под Сталинградом, а заканчивался Курском, Смоленском и Киевом, столицей Украины, которые находились под контролем Советского Союза, а также тем, что немецкая армия снова отступала на запад в условиях суровой зимы. Даже фюрер (столь же яростный сторонник идеи «ни шагу назад», как Сталин) признал, что поражение под Курском ослабило немецкие войска настолько, что они не могли удерживать свои текущие позиции. Гитлер приказал отступить к Днепру, стратегически важной реке, которая течет через украинскую столицу к Черному морю. Тяжелые бои 1943 года привели к колоссальным потерям и в советской армии. 5-я гвардейская танковая армия, имевшая к началу Курской битвы 500 танков, в конце располагала лишь 50. Но немецкая разведка, которая по ходу войны не раз недооценивала мощь Красной армии, теперь переоценила ее, и советское командование быстро воспользовалось этой ошибкой.

Генерал Павел Ротмистров, командующий 5-й гвардейской танковой армией, с помощью хитрости создал иллюзию крупной танковой группировки и убедил немцев, что она реальна. Смерть исполнила свою главную партию в конце года. В период с сентября по декабрь 1943 года почти 4 миллиона человек – 2,6 миллиона русских и примерно вдвое меньше немцев – схлестнулись на 1400-километровом поле битвы. Эта кампания началась в грязи и дождях сентября, когда обе армии мчались на юг, чтобы занять позиции вдоль Днепра, и немцы выжигали за собой землю, чтобы замедлить преследующие их советские войска. По словам одного историка, «целые армии скользили по полям сахарной свеклы, танки тонули в болотах вместе с экипажами. Пехотинцы из Средней Азии, не умевшие плавать, тонули, переходя реку, и целые штрафные батальоны Красной армии приносились в жертву, чтобы обезвредить единственное минное поле или взять штурмом передовую позицию». Но теперь удача была на стороне русских. Медленно, но неумолимо инициатива переходила в руки Красной армии. К началу ноября Киев, рассеченный Днепром, перешел под контроль Советского Союза, а на западном (немецком) берегу реки появились советские плацдармы.

Для одного из самых известных генералов Германии битва за Днепр закончилась позором: 19 декабря фельдмаршал Эрих фон Манштейн уничтожил то, что он считал четырьмя советскими корпусами, но это была уловка, призванная замаскировать наращивание сил со стороны СССР. Рождественским утром, когда Манштейн обдумывал свой недавний успех, Советы начали массированную атаку и прорвали брешь в немецкой обороне, продемонстрировав, что Красная армия способна нанести несколько наступательных ударов одновременно. В январе немцы отступили на запад под сильным снегопадом, оставив после себя сожженные деревни, развороченные поля, убитый скот и человеческие трупы. К концу января мертвецы были повсюду: они валялись на заснеженных полях, висели на голых деревьях, лежали штабелями вдоль зимних дорог, виднелись на скотных дворах и в магазинах без крыш. Мертвые тела пугали детей; крысы, собаки и другие животные питались трупами, а местные жители требовали немедленно убрать тела и конфликтовали с местными властями, которые хотели дождаться весенней оттепели.

В мае, когда перелетные птицы вернулись на свои гнездовья вдоль Днепра, они казались встревоженными и растерянными. Все знакомые им ориентиры исчезли. Не было ни деревьев, ни лугов, ни стрекота сверчков, ни кваканья лягушек – только выжженная черная земля и гнетущая тишина. В феврале 1944 года один русский солдат написал своей жене: «Иногда бывают моменты такого напряжения, что живые завидуют мертвым. Смерть не так страшна, как мы думали. Правда в том, что мы боремся за будущее».

Седьмого февраля 1943 года, через пять дней после поражения под Сталинградом, Гитлер вызвал своих гауляйтеров – высших руководителей нацистской партии областного уровня – в штаб и сказал им: «Если немецкий народ потерпит поражение, он не заслуживает того, чтобы мы сражались за его будущее». Ему было не о чем волноваться. Несмотря на ночные бомбардировки и нехватку продовольствия, на сотни тысяч убитых сыновей и мужей, несмотря на Сталинград и Курск, благодаря которым 1943 год прочно вошел в историю, – несмотря на все это, немецкий народ продолжал поддерживать фюрера.

Чего нельзя было сказать о союзниках Германии. К концу года многие итальянцы сражались на своей земле на стороне Великобритании и США. А Финляндия, Венгрия, Румыния и Словакия – другие союзники Германии – подумывали о выходе из войны. В немецком руководстве тоже появлялись трещины. В октябре 1943 года, выступая перед группой генералов СС, рейхсфюрер Генрих Гиммлер снова присягнул на верность «окончательному решению». «Я хочу поговорить со всей откровенностью об очень серьезном деле, – сказал он. – Я сейчас имею в виду полное истребление еврейского народа. Большинство из вас знает, что такое сотня трупов, лежащих рядом, или пятьсот, или тысяча трупов. Это славная страница нашей истории, которая никогда не будет написана. У нас есть моральное право. У нас есть долг перед своим народом уничтожить людей, которые хотели уничтожить нас».