Но смерть невинного, ни в чём неповинного животного что-то оборвала в её душе.

Будто лопнула тонкая, перетянутая струна.

— Проводите нашего гостя в его апартаменты, — с издёвкой велел Микиэл. — Прости, Фальконэ. Золотой клетки, наподобие той, в которой ты вёз мою мать, у меня для тебя не найдётся. Есть только самая обычная. Но прежде, чем посадить туда нашего вепря — разденьте его. Разденьте до нага. Пусть чернь повеселится.

Сезар изворачивался, пытаясь сопротивляться, но несколько вооружённых людей, навалились на него сверху и, как он не отбивался, его скрутили, оглушили ударом дубинки, сорвали с него одежду и бросили в клетку из прочных дубовых брусьев, скрепленных железными скобами, установленную на одну из повозок.

— Вставай, сестра, — небрежно бросил ей Микиэл. — Несмотря на все ваши грехи мы одной крови. Так что, пусть вы и моя пленница, вас ждёт почёт и комфорт.

— С чего бы такая милость?

— С того, что его величество король Валькары имеет на вас свои планы.

Гаитэ опустила глаза. Сейчас она не способна ни на что другое, кроме как плакать. Но завтра будет новый день. Утраченные силы вернутся.

И тогда ещё посмотрим кто кого, милый брат!

Лошадь ещё тяжело дышала. Судя по всему, даже убивать этот молокосос не умел.

Или, что хуже, возможно, вид чужих страданий просто доставлял ему удовольствие?

«Да поможет нам бог», — подумала Гаитэ.

Но боги помогают лишь тем, кто сам способен позаботиться о себе.

Поглядеть на легендарного пленённого Сезара собралось чуть ли не всё население Рэйва. Толпа вопила и свистела, бросая в закованного в цепи пленника камнями, тухлятиной и навозом. Воинам Микаэлла пришлось теснить простонародье, чтобы охранить пленника. Но и оттеснённая, толпа издали продолжала реветь, проклиная покрытого грязью и кровью Фальконэ, который отождествлял в этот миг для них всё, что они ненавидели.

Сезар раненный, спотыкающийся, гремящий цепью, тем не менее продолжал держаться с непринуждённым достоинством, чем ещё сильнее распылял гнев толпы.

Клетка была так тесна, что Сезар не мог в ней выпрямиться во весь рост, не мог и сесть.

Наверняка, Микиэл нарочно придумал эту пытку. Гаитэ было больно и стыдно.

Она думала, что хоть немного отдохнёт душой, оказавшись в уединении. Но желанного облегчения не наступило. Было сухо, тепло, уютно. Слуги заранее знали о возвращении своей госпожи. Пучки свечей потрескивали на высоких каменных треножниках, источая благоухание чистого воска. Не было только главного — покоя и мира в душе.

Прислужницы, присланные Микаэлом, суетились вокруг, помогая переодеться, принять ванну, придвигая госпоже тяжёлое дубовое кресло, пододвигая к ногам скамеечку. С кухни принесли кубок с подогретым вином. Все действия людей были пронизаны подобострастностью и страхом, но не любовью и заботой — только ужасом перед возможным неудовольствием молодого хозяина.

Отказавшись от еды, Гаитэ потребовала оставить её одну.

Сидя неподвижно и не отводя взгляда от трепещущих язычков пламени на кончике воскового фитилька свечей, она непрестанно думала о Сезар, Торни и о брате.

Что будет? Как всё обернётся?

За себя она не боялась совершенно. Во-первых, до поры до времени Микки, в надежде выгодно сбыть её с рук, поостережётся проявлять жестокость. Во-вторых, старшие братья и сёстры редко боятся младших. В их памяти слишком живы те времена, когда они вели за собой беспомощного малыша. Рефлексы, вырабатываемые жизнь, слишком живучи, и младшие, иногда против своей воли, слишком привыкают повиноваться, также, как старшие — повелевать.

Когда-то маленький Микки любил Гаитэ, а Гаитэ искренне любила маленького брата. Правда, между ним и теперешним молодым хозяином Рэйва было мало общего.

И всё же это Микки. Тот самый, который боялся засыпать в темноте и ему приходилось подолгу петь колыбельные; тот самый, которого она учила собирать ягоды и обучала первым буквам. Маленький мальчик, подрастающий у её колен, пока жестокая судьба не вырвала его их её рук, в младенчестве заменивших ему материнские.

Мог ли он всё забыть? Значили ли для него детские воспоминания ещё хоть что-то? Увы! Но на это мало надежды. Гаитэ и в собственном-то сердце находила мало чувств к юноше, способному на такую скорую расправу и жестокость.

Хотя, чего ещё ждать от того, кого воспитали в убеждении — проявляя милосердие и доброту ты поддаёшься слабости.

Даже будучи на стороне Фальконэ, Гаитэ поразило вероломство и лёгкость, с какой Сезар отравил лордов Рэйва, так что же говорить о тех, кто стоял во вражеском стане? Для них Микиэл — молодой герой, лидер, за которым стоит идти. Только почему-то близорукое зрение большинства отказывается видеть простую истину — идут они все к пропасти.

С каждым новым днём жертв и ненависти всё больше, пламя войны — всё выше и ни у кого не хватает разума прекратить это безумие. Ведь, казалось бы, ну, что ж проще? Сесть за стол переговоров и решить, как лучше для всех, но воистину гордыня самый страшный грех.

Гаитэ позволили отдохнуть. Брат навестил её только на закате.

Пройдясь по комнате, Микиэл уселся в кресло напротив, небрежно уронив руки на резные подлокотники. Он был весь в тёмном, лишь на пальцах поблескивали драгоценные камни. Сапфиры — камень их семьи.

— Неважно выглядишь, сестра, — удовлетворённо протянул юноша. — Тебе следует как можно лучше отдохнуть, привести себя в порядок.

— Я стану выглядеть лучше, когда ты дашь мне слово, что не тронешь Сезара.

Микиэл удивлённо поднял брови. Взгляд, устремлённый на Гаитэ, сделался жёстче:

— С чего ты так печёшься о нём? Насколько я знаю, ты ведь вовсе не с ним помолвлена, а со старшем выродоком Фальконэ?

— Не забывайтесь, брат. Вы говорите о вашем будущем короле и брате.

— Ерунда. Никогда этот дешёвый развратник не сядет на трон Саркассора. В семействе Фальконэ единственный, кто представляет угрозу — старый лис Алонсон, но скоро ему придёт конец. А что касается твоей помолвки с этим безмозглым ветреным красавчиком, Торном, по которому сохнут все глупые бабы, от прачки до принцессы, то можешь о нём забыть. Сам король Руал просил твоей руки.

— Я уже помолвлена с Торном.

— Помолвку расторгнут.

— Я люблю Торнаи стану его женой.

Лицо Микиэла перекосило от ярости, но он постарался держать себя в руках.

— Забудь. Женщины твоего положения не выходят замуж по любви. То, что в монастыре тебе не дали должного воспитания, сестра, это просто возмутительно. Не заставляй меня напоминать тебе, что принцессы Саркассора не имеют права голоса, когда речь идёт о замужестве. Что союзы правителей устраиваются по иным соображениям, нежели простое продолжение рода или исполнение прихотей.