можно стали отвечать не политики, а рынок. Такая «неолиберальная» игра была свободнее, менее скованной правилами и больше подходила индивидуалистам. Для победы необходимо было снова перекодировать наши «движки». Чтобы сходиться с другими и обходить их, мы должны были стать конкурентоспособными, сфокусированными на себе материалистами.

Так мы и поступили. Поразительно, какими мы были еще в 1965 году и какими стали к 1985-му. Всего за 20 лет мы совершили переход от «в жопу Систему» до «жадность – это хорошо»[64]. Чем глубже мы погружались в неолиберальную эпоху, тем сильнее нас поглощали ее иллюзии. Трансформация была стремительной. Исследование более чем 300 миллионов новорожденных показало, что начиная с 1983 года американцы стали давать своим детям нетрадиционные имена с необычным написанием. Родители, по мнению одной из авторов исследования профессора Джин Твенге, хотели, чтобы их ребенок «выделялся и был звездой». К середине 1980-х наша культура выглядела так: миллионные тиражи видеокассет с уроками фитнеса, яппи на кокаине и гимн Уитни Хьюстон о том, как важно «учиться любить себя», потому что «нет любви выше», во главе чартов. Нарциссизм стал культурной ценностью: опрос Gallup для Newsweek в 1992 году выявил, что 89 % респондентов считают «наиболее важным» фактором, «мотивирующим человека работать и добиваться успеха», «самооценку» (а наименее важным, по их мнению, был «статус в глазах других людей»). Дух неолиберализма в 1987 году отлично воплотила реклама золотой карты MasterCard: «Все, что нужно, – это успех». Игроки согласились с этим: ученики старших классов в 1970-е вдвое реже, чем в 1990-е, говорили, что им кажется «очень важным» иметь «много денег».

В новом тысячелетии неолиберальные ценности только укрепили свое положение: нас все больше интересует слава. Проведенный в 2006 году в Великобритании опрос 2500 детей в возрасте до 10 лет показал, что «лучше всего на свете», в их представлении, «быть знаменитостью» (на втором и на третьем месте – «быть красивым» и «быть богатым»). В 2003 году Sony выпустила первый телефон с фронтальной камерой. Он был предназначен для деловых совещаний. Но мы предпочли использовать эту технологию совсем по-другому. В 2019 году Google сообщил, что только пользователи устройств на базе Android делают в совокупности 93 миллиона селфи в день.

Неолиберализм набирал силу, а старые игры связи и статуса, в которые когда-то играли многие друзья и соседи в своих сообществах, приходили в упадок. Политолог профессор Роберт Патнэм зафиксировал их крушение. «Первые две трети столетия американцы играли все более и более активную роль в социальной и политической жизни своих сообществ – в церквях, профсоюзах, на дорожках для боулинга и в клубах, за столами – на заседаниях комитетов, за картами или за ужином». Такие группы «казалось, были на пороге новой эры – эры большего участия в жизни общества». Но затем «почти одновременно мы отошли от этих вещей».

В ходе обсуждения своей пьесы «Смерть коммивояжера» Артур Миллер так описал взгляды на жизнь ее трагического героя Вилли Ломана: «Закон успеха таков: оступился – труп. И тебя все время взвешивают на этих весах, как раньше Бог взвешивал людей». Неолиберализм превратил нас в маленьких Ломанов. Сегодня, как никогда раньше, мы измеряем наш статус профессиональным успехом и его символами. Наши повседневные устремления – даже связанные с образованием и искусством – все чаще направлены на финансовый результат, а победы определяются благосостоянием. Исследования позволяют предположить, что занятость сама по себе стала считаться символом статуса. По результатам серии опросов очевидно, что вечно занятые люди считаются имеющими «более высокий статус, потому что они компетентнее и амбициознее, а еще потому что таких, как они, мало и они пользуются спросом».

Мир неолиберальных иллюзий блестит и переливается подобными символами. Намеки на успешность человека, возможно, начинались с ожерелья из зубов вокруг шеи охотника, но в вестернизированных культурах XXI века эти знаки можно увидеть повсюду. Одержимые ими, мы работаем в поте лица, тратим деньги и торопимся сравняться с остальными игроками. Мы стремимся совершенствоваться, формировать собственную личность, стать лучше, стать новой версией себя. Но откуда он произошел – современный идеал личности? Мы видим вокруг совершенных людей, они улыбаются нам, демонстрируя идеальные зубы, с рекламных объявлений, с кино- и телеэкранов, с газетных полос и интернет-страниц. Молодые, симпатичные, подтянутые, инициативные, масштабно мыслящие, стильные, уверенные в себе деловые экстраверты. Кто он, этот человек, которым мы должны заставить себя стать? Это игрок, лучше прочих оснащенный для завоевания статуса. Это неолиберальный герой, мечта рыночной экономики. А если у нас не получается сравняться с ним, мы считываем чужие символы успеха как сигналы своего поражения. Мы индивидуалисты, мы верим в то, что в наших силах победить, и в то, что, если у нас не получилось, это наша и только наша вина. А значит, мы лузеры, вот кто мы. Нас взвесили на весах и нашли легкими.

У психологов есть название для людей с повышенной чувствительностью к сигналам поражения – перфекционисты. Перфекционизм принимает различные формы: у «сосредоточенных на себе перфекционистов» чрезмерно высокие стандарты, и они трудятся, не жалея себя, чтобы победить. «Перфекционисты-нарциссы» изначально верят, что они лучше всех, и испытывают беспокойство, когда мир дает им меньше, чем должен. «Невротические перфекционисты» страдают низкой самооценкой и часто верят, что после следующей победы они наконец почувствуют себя хорошо. Но есть вид перфекционистов, особо чувствительных к неолиберальной игре: «социальные перфекционисты» чувствуют давление, заставляющее побеждать, и исходит оно от людей, с которыми они играют. Они склонны соглашаться с утверждениями типа «От меня ждут только идеальных результатов» или «Ради успеха я должен работать усерднее, чтобы угодить остальным». Социальные перфекционисты сильно зависят от репутации и самоощущения. Перфекционист легко приходит к мысли, что подвел своих коллег, если был плохим работником, плохим активистом, плохой женщиной или плохим мужчиной. Социальный перфекционизм особенно опасен тем, что основан на наших представлениях о том, во что верят другие люди. И из этой черной пропасти между воображением и реальностью появляются демоны.

Жизнь в неолиберальной иллюзии с ее миллионами сигналов о том, что мы недостаточно хороши, похоже, делает из нас перфекционистов. Еще одно убедительное доказательство того, что изменение правил наших статусных игр меняет нас самих, можно найти в исследовании, в котором участвовали больше 40 000 студентов из США, Великобритании и Канады. Ученые под руководством психолога доктора Томаса Кёррена обнаружили, что все упомянутые виды перфекционизма возникли с 1989 по 2016 год. Сильнее всего за это время распространился социальный перфекционизм. Количество людей, считающих, что они должны «делать все идеально, чтобы заслужить одобрение», увеличилось