– Еще раз повторяю: я перед вами в неоплатном долгу.

– Заплатите, полковник, заплатите, – хихикнула она.

Пузырьки шампанского уже стали оказывать на нее свое волшебное действие.

Далее разговор свернул на задержанных в результате спецоперации в Листвянке. (Один был убит на месте.) Все трое оказались уроженцами Украины, города Днепропетровска. Все трое раньше служили в милиции, были уволены. Все они – уже два года как в Москве на заработках.

И, самое главное, все арестованные немедленно стали давать признательные показания.

Убить Аллу Михайловну нанял их тот, четвертый, застреленный при задержании. Заплатить обещал пятнадцать тысяч долларов. Он был, очевидно, посредником – а самого заказчика они не знают, о мотивах преступления представления не имеют. Он же, мертвый теперь посредник, снабдил их оружием, машиной-фургоном «Бокстер», рассказал о том, где проживает жертва…

Посредник почему-то настаивал, чтобы пенсионерку «убрали тихо». Чтобы она просто исчезла.

Поэтому в среду на той неделе преступники выкрали телефон ее внука Ивана. Прибыли в Листвянку. Позвонили с номера Бартенева-младшего и выманили Аллу Михайловну из дома. Едва только посадили в машину – с ней случился сердечный приступ. Насилия они не применяли.

Труп женщины отвезли туда, куда подсказал посредник: под мост спецтрассы близ канала на Лосином Острове. Он же как-то договорился с ментами на постах спецтрассы.

Когда они сажали жертву в машину, заметили, что за ними наблюдает таджикский мальчонка. Посредник сказал, что ненужного свидетеля придется убрать.

На второй день они вернулись в Листвянку, заманили пацана в машину шоколадкой, а там, связав ему руки и ноги, отвезли его в тот же лесопарк и кинули в заброшенный колодец.

Итак, преступники стали колоться – только успевай записывать. А потом… Потом дело о двойном убийстве в Листвянке забрала себе, ввиду его особой сложности, важности и резонансности, областная прокуратура.

– Областной лишь бы пенки снимать, – презрительно заметила по этому поводу Анжелика.

А полковник отметил про себя, что в показаниях убийц содержится немало лакун – и это вполне объяснимо, иначе им пришлось бы отвечать на гораздо большее количество вопросов. Итак, они ни словом не обмолвились ни о флешке, ни о диске, которые были их главной целью; ничего не сказали по поводу «сыворотки правды», которую вводили жертве; а, главное, ничего не говорили о связи двух данных преступлений с убийством журналистки Вержбицкой.

Они ли застрелили Анну? Может, действовала вторая группа, целью которой была только журналистка?

Это оставалось неясным.

Марат на Ходасевича больше не выходил. Разумеется он знал – не мог не знать, – что его людей взяли. Но никаких предъяв (говоря по-современному) он полковнику не сделал. За своих людей отплатить не попытался. Этому могло быть, на взгляд Ходасевича, и такое объяснение: может, совсем не случайно Марат столь легко поверил ему? И отправил вместе с полковником добывать диск с записью именно этих людей? Похоже, он подозревал, что старый друг приготовил им ловушку. И Марат посчитал ситуацию подходящей, чтобы довольно изящно избавиться от исполнителей (а, если повезет, одновременно и от Ходасевича): очень удобная смерть – убиты при задержании…

А диск с записью… Ну, что ж: поговорив со своим однокашником и бывшим сослуживцем, Марат, видимо, решил: Валерий Петрович – не тот человек, чтобы предавать его гласности. Для Ходасевича – их так учили! – интересы государства по-прежнему важнее, чем какие-то там права человека… Злополучный диск Ходасевич сдал, вместе с подробнейшим рапортом, полковнику Ибрагимову.

Над рапортом он корпел всю среду. В бумаге он описал с точностью до минуты все, что с ним происходило начиная с ночного звонка своей бывшей супруги в ночь с пятого на шестое.

Он рассказал о ходе частного расследования, о последней версии убийства Долининой (оказавшейся правильной), о действиях своей неожиданной помощницы, старшего следователя районной прокуратуры А.И.Ревякиной, и о собственном задержании.

Он постарался дословно воспроизвести свой разговор с Маратом.

Никаких оценок, как принято в рапорте, полковник не давал. Написал лишь: «Считаю, что в сложившейся ситуации весьма вероятна угроза жизни и безопасности как моей личной, так и моей семьи (включая бывшую жену и падчерицу). Потому прошу обеспечить моим родственникам адекватную защиту».

О своем особом мнении, двух версиях дела, полковник в рапорте ничего не написал. Рапорт – не место для беспочвенных гаданий.

Первая версия заключалась в том, что в данном деле Марат, вполне вероятно, исполнял не приказы вышестоящих начальников, а заказ лица, наиболее заинтересованного в том, чтобы запись не стала достоянием гласности – то есть северокавказского бородача. И вся спецоперация была своего рода халтуркой Марата. Его побочным заработком.

Версия номер два состояла в другом. Может быть, все, что рассказывал ему Марат – о группе ликвидаторов, об убийствах продажных чиновников и переметнувшихся агентов, совершаемых по приказу сверху, – является, грубо говоря, туфтой? И Марат на самом деле отнюдь не благородный мститель, работающий по приказу сверху, а просто предатель. Человек, ставший врагом. Своего рода перебежчик. Бывший чекист, который, пользуясь своим опытом, знаниями и связями, стал руководителем преступного синдиката. Человеком, коему давали хорошо проплаченные заказы на устранение неугодных. Эти версии Ходасевич готов был обсудить в личной беседе – когда его для таковой вызовут.

Однако бумаги в службе всегда проходили по инстанциям с большим скрипом, поэтому к субботе, четырнадцатому октября, никто его никуда для разговора не пригласил и никакого ответа на свой рапорт он не получил. Да он, честно говоря, и не ожидал особой оперативности…

– О чем вы думаете? – вдруг спросила Анжелика, допивая второй бокал шампанского.

Полковник немедленно среагировал:

– О вас. О том, что вы прекрасны. Умны, красивы, деловиты. И ласковы.

– Откуда вы знаете, что я ласкова? – кокетливо пропела она.

– Я же вижу, как вы смотрите на своих детишек.

– Я только на детишек ласково и смотрю… А теперь слушайте мою главную, нахальную просьбу.

– Я весь внимание.

– Пригласите меня в театр.

– И только?

– Вы не дослушали. Я хочу в Большой театр, и обязательно на балет.

– Ничего нет проще. Можете считать, что уже пригласил.

– Замечательно! А потом, – она сделала акцент на этом слове, – вы расскажете мне о том, как служили. И обо всяких интересных случаях из вашей биографии.

Глаза ее лучились.

– О том, что можно, поведаю. Но как же вы сумеете вырваться? Муж, дети, работа?