— Плевал я на твоих людей вместе с их глазами!

— А тогда, — говорит печально, — я сама натебя заявлю, что ты виновник…

— Посадишь?!

— Ты не бойся. Так тебе же лучше будет. Я будухранить тебе верность… — и т. д. и т. п.

— Кто ж тебе поверит?!

— Сам говорил — у вас вся команда всвидетелях.

Ну… Эх. Наливает она рюмки, чокается с ним,целует крепко.

— Ты, — благословляет, — не бойся. Так тебе желучше будет. — И, подумав, светлеет — утешает: — А может еще, простят тебя.Ведь ты ж не хотел, правда? Это ж как несчастный случай… тем более на первыйраз. Да и денег, — добавляет, — там почти и не было.

Утром он совершенно деморализован и разобран вщепки: сломался. Бессонные страсти, алкоголь и душевные терзания — все нервныесилы исчерпаны: он трясется и на все согласен — да, раз лучше так — значит,так.

Жена плачет и собирает ему в портфель белье,зубную щетку, мыло и сигареты. Он целует и гладит детей, она в дверях припадаетистово к его груди, потом падает на постель, кусает подушку и все плачет.

А он, значит, топает сдаваться в милицию.

В тюрьму кто же торопится. Поэтому сделал оностановку у пивного ларька, принял душевно пару кружечек, покурил, любуясь набелый свет, зеленую листву, твердь земную и женщин, по этой тверди прелестисвои несущие, — хорошо-то как, Господи!.. — и построил маршрут таким образом,чтоб пройти мимо следующего пивного ларька. А от того ларька, добавив, наметилзигзаг в сторону рюмочной. И в рюмочной той, сквозь табачный туман и сивушнуюрадугу, и мужицкий неторопливый гомон (прощай, свобода! я любил тебя) увиделтого друга-подвахтенного. Тот тоже в первое утро вылез прогуляться по улицам,душу опохмелить.

По рюмочке: — За благополучный приход!

— А знаешь, — прощается, — я ведь сдаватьсяиду.

— Кому сдаваться?..

— Ну кому… В милицию.

— Куда?!

— Гм. Вообще-то, наверно, в прокуратуру надо.

— Зачем?!

— С повинной.

— Как это?..

— За повинную, — объясняет, — скидку дают. Апо первой судимости могут срок сократить. На треть.

— Т-ты чо — гребанулся?!

— А может, и больше, чем на треть…

— Погоди-ка, — советует друг, — я еще возьму.Тебе мозги поправить необходимо. Ты себя чувствуешь как?

— Да я б, — вздыхает, — в общем, и не пошелбы: жена настояла.

— Ты — жене рассказал?!

— Как же такое скрыть… мы ведь в любви живем;она верит мне.

— Так это она тебе по любви насоветовала втюрягу идти?!

— Тебе не понять… тут в душе дело… ты любилвообще?..

Другу плохо. Друг берет еще. Погоди, говорит,шлепнем. Куда спешить. Успеешь. И всячески ему вправляет мозги: убеждает. Ноэтот чем больше пьет, тем больше мрачнеет: твердеет; и цель в его сознаниистановится все неотклонимее. На автопилот мужик стал.

И ложится на курс: уходит. А друг бросается кавтомату — звонить третьему: «Срочно! спускайся вниз! поговорить надо!» — «Чтоза спех?..» — «Он в прокуратуру пошел!» — «Кто? Чего?» — «Сознаваться!!!»

Тот ссыпается на улицу, они срочно соображают:как? чего? что делать? — высвистывают боцмана. Боцман: «Трах твою в пять!!!»Втроем бегут к артельщику! Первое утро, все дома, все с похмелья, соображаетсяплохо: в команде начинается паника!

Решают: перехватить, напоить до отклюка — и вканал сбросить: кранты. Другие возражают: а жена-то? ведь тоже теперь знает!Горячие головы кричат — и жену следом! А вдруг она уже кому-то рассказала?Кричат: зубы гадам спилить напильником, чтоб все выложили, кому уже растрепали!Самые спокойные возражают: давайте с доктором посоветуемся, он человек умный,образованный, он сообразит.

Доктор: ох; он же всех заложит! Там же всеразмотают; все сядем.

А наш бедолага движется себе неторопливозигзагообразным маршрутом от пивной до рюмочной и до следующего ларька, и ужепод конец рабочего дня добирается до прокуратуры — в геройском настроении,готовый принять вину и пострадать.

И из прокурорской приемной навстречу емувываливается половина команды и, тыча в него пальцами, орет:

— Вот он!

— Мерзавец!

— Убийца!

— Держите, уйдет!

Это, значит, пока он пил и страдал, гурьбаверных друзей опередила его и хором выложила прокурору: свершил он зло один ивтайне, но они бдительно прознали, однако до родного порта молчали изпатриотизма. Дабы предотвратить международный скандал и соблюсти репутациюсоветского Морфлота: не позволим запятнать флаг пароходства! Скрепя души,горевшие праведным гневом: чесались руки за борт гада спустить — но самосудосуждается советским законом, а закон для них свят. Потому наказали злодеюсразу по прибытии на Родину идти в прокуратуру и чистосердечно сознаваться. Да…но так он молил попрощаться с семьей, что снизошли они мягкосердечно(виноваты!..) и дали ему сутки на прощание и сборы: а утром сдаваться икаяться. Однако доверяй, но проверяй: пришли проконтролировать, как честные исознательные граждане, хотя и излишне гуманные: ну как передумает, скроется,или еще чего по злобе и страху выкинет, оговорит всех!

Прокурор выпучил глаза на это массовоепомешательство и поинтересовался, не проходили ли они в Мировом Океане случайнорайоны испытания империалистами неконвенционного психического оружия? анесвежей туземной пищей случайно не питались?

Артельщик обиделся, доктор головой покачал.

А как они вообще это узнали? А после визитаполиции заподозрили, сопоставили, прижали гада к стенке и раскололи! Ага… Апочему капитана не поставили в известность? А потому что имеют понимание офлотской чести: капитан обязан выполнять долг и сообщать всем инстанциям покоманде, а они его уважают и хотели оставить ни при чем. Это — флот!

О Господи твою мать, говорит прокурор.

А, вот он, пришел!!! Хватайте!!!

А он, действительно, держится очень благороднов пьяном остекленении и все берет на себя одного. Он пострадать пришел. И плоховсе понимает. И со всеми соглашается.