— Шустов дал сутки. Или завтра вечером мы будем закованы в наручники, и дело передадут.

— И убийства продолжатся, — задумчиво прошептала Маша. — Вас оправдают.

— Пока нам поверят, будет поздно.

Алек вскочил, едва не ударил по столу. Казалось, пол испуганно вздрогнул. Маша резко подняла голову. Алек уже не замечал её. Он мерил шагами свободный клочок пола между столом и плитой.

— Значит, сутки. — Маша тоже встала. Только она выглядела скорее напряжённой, чем взволнованной.

Также резко, как вскочил, Алек снова упал на стул. Он слышал шуршание шагов Маши. Она наклонилась над ним. Её дыхание обожгло щёки. Алек чувствовал её близость, и одна буря уступила место другой. Он наклонился к столу, но, вопреки здравому смыслу, сердце колотилось и по спине пробежали мурашки.

— Ты безумец, Алек, — совершенно серьёзно сказала Маша. — Но мне это нравится.

Её ладонь легла на плечо, и сквозь погоны и рубашку Алек чувствовал прикосновение её пальцев. Маша не заигрывала. Она просто переставила стул, села совсем рядом, спрятала руки между коленей и ждала продолжения.

— Я не знаю, кому верить, — признался Алек.

— Верь себе. — Маша усмехнулась, словно сказала что-то совершенно очевидное. А именно такими её слова и показались Алеку. Для чего он учился не доверять восемь лет в детском доме, если на сутки не может остаться наедине со своими мыслями?

Не доверять — звучало легче, чем было на самом деле. Алек ведь пришёл к Маше и скрывал от Руслана видео. Значит, доверял несмотря ни на что.

— А ты, — неожиданно для себя выпалил Алек. Маша выпрямилась, насторожилась. Но Алек уже не мог остановиться. — Почему ты мне доверяешь? Руслан говорил, что кто угодно из нас может оказаться?.. Так почему, Маш? Зачем ты сейчас меня слушаешь?

— А разве можно заставить себя не верить? — она пожала плечами с такой лёгкостью, словно речь шла о детских проблемах.

Наверное, нельзя. И поэтому как бы ни хотелось Алеку смотреть на вещи непредвзято, не получалось. Всё равно и Андрей, и Камилла в первую очередь оставались для него друзьями.

— А если веришь… — Алек осёкся. Нельзя было заводить эту тему. Но Маша смотрела с неподдельным интересом, и он продолжил, — …почему ты тогда хочешь уехать?

— Мне нужны перемены. — Маша отстранялась от ответа. Алек ещё ярче увидел в ней себя в тот день, когда оправдывался перед Майей. Он ведь и сам не знал, чего хотел тогда. Свобода…

Так хотелось сказать банальное: «А мне нужна ты». Алек её смог. Наверное, это сказал его взгляд, потому что Маша слишком быстро отвернулась.

— Но если убийца не среди нас, то кто он? Зачем ему играть с нами? — Алек не заметил, как стал говорить с Машей как с коллегой, чтобы избежать неловкости.

— Играть?

— Играть… — повторил Алек и откинулся на спинку стула. — Обвиняет, кидает подсказки, нападает на одного за другим. Это шоу, спектакль. И зрители в нём, похоже, мы. Но для чего, для чего это нужно?

Алек хотел вскочить. Маша остановила его, одним прикосновением заставила опуститься обратно на стул. Но расслабиться больше Алек не мог.

— Он сумасшедший. Он убивает за пороки, выставляет эти пороки напоказ, считает, что освобождает мир от худших людей. И показывает это нам.

Алек сам думал об этом. Какой-то безумный гений мог бы заигрывать с полицией и при этом создавать мистическую атмосферу. Сколько таких романов Алек прочитал в детстве! Но ведь жизнь — не роман. И что-то подсказывало, что простым сумасшедшим дело не кончится.

— Определить — значит ограничить, — пробормотал Алек. Он и не думал, что Маша услышит.

— Оскар Уайльд? Любишь классику? — встрепенулась Олейник. Глаза её загорелись.

— Забываюсь. Я непозволительно много читал раньше, — усмехнулся Алек.

Маша разлила кофе по кружками, поставила на стол вазочку со сладостями. Алек снова взглянул на часы. Стрелки уже перескочили половину циферблата и снова замедлились. Он даст себе немного времени, а потом вернётся в квартиру и всё обдумает. А пока Алек отпил немного горячего кофе и раскопал в вазочке овсяное печенье.

И время, забывшись, понеслось вперёд. Алеку просто хорошо было сидеть на кухне, касаться горячей ладони Маши и молчать. Или говорить обо всём, только не о деле. Но Алек ушёл. Как бы ни хотелось остаться, как бы ни убеждала его Маша, он вышел из квартиры и, чтобы не передумать, быстро сбежал по лестнице. Кое-что на этот раз он сделал. Почему-то Алек был уверен, что Маша не сможет уехать. Во дворе под скамейкой его по-прежнему ждали кошки. Также лениво они открыли каждая по одному глазу.

Мимо по улице прошла толпа пьяных ребят, шатаясь, выкрикивая что-то неразборчивое. И Алека кольнул вдруг холодный воздух. Он обернулся. Кошки снова спали. Длинная тень фонаря сливалась с его собственной тенью. На какую-то секунду Алеку показалось, что за ним кто-то следит. Но он махнул рукой и запрыгнул в машину. Времени почти не осталось. Терять нечего.

В машине странное ощущение исчезло, словно его сдуло бешеным ветром. Алек так и не закрыл окно. Волосы превратились в пушистую шапку. Но Алек только улыбнулся, когда провёл по голове рукой. В темноте его всё равно никто не увидит.

Алек ждал, что на пороге квартиры его встретит темнота. Но щёлкнул, повернувшись, ключ. Он распахнул дверь, и в лицо ударил свет. Алек отшатнулся, едва не спрятался за дверь. Одно слово всё объяснило.

— Проходи, — шутливо отозвалась Ника.

Алек сначала её увидел и уже после услышал. Ника сидела на диване, поджав под себя ноги, обнимая подушку. И Алек вошёл, мысленно пообещав в этот безумный день ничему больше не удивляться.

— Садись и рассказывай, — усмехнулась Ника. Алек раскусил её. Ни доли искренности не было в натянутой улыбке, так несвойственной настоящей Нике. Она боялась. А сердце Алека сжалось от понимания, что он причина этого страха.

Ника поднялась с дивана. Улыбка исчезла с её лица. Опущенные уголки губ, сведённые брови и блестящие от слёз глаза… Лучше бы она улыбалась! Алек опустил глаза. В голове билась одна мысль: «Подвергая себя опасности, он рискует вовсе не собой». И так было всегда. Только мальчишка, схвативший лезвие, ещё этого не понимал.

Алек смотрел на покрытые белой плотной тканью руки. Рукава рубашки скрывали шрамы. И как бы он ни был в себе уверен, руки опустились, язык пробежал по пересохшим губам и быстро закрылись-открылись веки. Организм всё делал сам.

— Прости. Прости, но я всё равно буду рисковать, — сдавленно прошептал Алек.

Ника снова улыбнулась. Это была не подделка, а самая