Но от этого они не переставали быть кошмарами.

Эти уроды из сегодняшнего сна были отнюдь не медведеобразными мохначами с бледной кожей и светлыми до прозрачности глазами.

Они были тонкокостные гладкокожие и смуглые. Темные, почти как индусы.

Их коричневая кожа, того оттенка, которого не даст ни солярий, ни тропическое солнце, а только генетика, весьма странно смотрелась на фоне звериных шкурок, сырой пещеры и коптящего костра, гарь от которого органично вписывалась в ароматы давно не чищенного зверинца.

Ах да, и еще снег снаружи. Ну да, в Индии тоже бывает снег. В Гималаях, к примеру. Но эти смугляки точно не заблудившиеся альпинисты.

А еще они были высокими. Тот, что стоял напротив меня, – почти на голову выше. Он потянулся ко мне, и я инстинктивно перехватил его руку. Эта рука не была слабой, но он даже не пробовал вырваться. Мы оба знали, насколько я сильнее, хотя мое предплечье было не намного толще, чем его. Но у него оно было белым. Ну как белым – ничего патологического, обычная кожа, поросшая светлыми волосками, испещренная шрамами и не отличающаяся особой чистотой. Нормальная кожа белого человека зимой.

Я разжал пальцы, и нависший надо мной «индус» тут же сделал шаг назад. И что-то прочирикал.

Несмотря на изрядный рост, голос у него был писклявый и резкий. К моему удивлению, я понял, чего он хочет. Вернее, чего боится.

Он опасался, что его съедят. И его, и остальных. И он предлагал мне немедленно уйти. А в качестве бонуса прихватить с собой пару детишек, таких же смуглых, тощеньких и жутко перепуганных.

«Индус» стоял теперь в паре метров от меня, однако изо рта его воняло так сильно, что вонь эта перебивала общее амбрэ помещения.

Я шагнул вперед и пихнул «индуса» в узкую грудь. Как-то само вышло.

Толчок получился отменный. «Индуса» отшвырнуло метров на пять.

Ему не понравилось. Щербатый оскал был явно угрожающим…

Но я не испугался. Мне было плевать на его злобу, хотя выглядел «индус» достаточно опасно: тощий, да, но жилистый и ловкий. Вон как легко удержал равновесие после моего толчка. Но в общей вони я чуял его особенный запах. Я чуял его страх. Я видел, что ему очень хочется напасть. Расколоть мне голову, вспороть живот и сожрать вырванную печень. Я слышал его мысли почти как свои.

Но знал: он не нападет. Не посмеет.

Так и вышло. Не напал. Снова закричал тем же злобным птичьим голосом.

Я опять не понял слова, но понял их смысл.

«Индус» объявлял меня чужим и требовал, чтобы я убрался. И в качестве бонуса предлагал мне уже трех детишек. Двоих побольше я отдам широколицым, а третьего, поменьше, я могу съесть сам. Этого мне хватит на целых три дня. А взамен я уведу широколицых с собой.

Такой у него план. И он почему-то был уверен, что я приму предложение.

Я смотрел на «индуса» как будто двумя разными взглядами.

Один видел высокого худого мужика средних лет, примерно около сорока, в грязных шкурах, подвязанных ремнем, на котором висели какие-то костяные штуковины. Тощая шея «индуса» была замотана шарфом из еще одной шкурки и обременена бусами из всякой всячины. В черной клочковатой бороде и неопрятной курчавой гриве изрядно седины, туловище немного скособочено, на левой руке на хватает мизинца и половины безымянного…

Жалкое зрелище.

Второй мой взгляд говорил, что «индус» старый. Именно так – старый. Его руки казались мне хилыми, а шея – тонкой. Я знал, что намного сильнее. Что могу убить его ударом кулака. Но всё равно убить его будет непросто. Потому что этот мой второй взгляд видел, что опасность в другом – не в мышцах, не в наборе костяных ножей, что висели на поясе старика. Угроза была в его бусах. В этой неопрятной коллекции всякой дряни, нанизанной на кожаный ремешок. Мой второй взгляд упирался в бусы и только в них видел препятствие, мешавшее выполнить главное желание: убить старика. Этот взгляд буквально осязал тощее горло «индуса» под заячьей шкуркой. Чувствовал, как течет кровь по яремной вене, и ощущал, как эта жаркая кровь уже наполняет рот…

Белый Волк толкнул меня в бедро. Я улыбнулся ему, моему лучшему и единственному другу. И прыгнул.

«Индус» ждал моего прыжка и встретил меня в готовности. Но обточенная кость не смогла разорвать двойной слой медвежьей шкуры на моем животе. Она застряла. А вот мой нож, хороший нож из черного острого камня, враз распорол и заячью шкурку, и то, что под ней.

«Индус» еще трепыхался, но я не обращал внимания. Он опоздал, старый и неловкий, и никак не мог помешать мне прижаться ртом к ране и глотать, глотать жизнь, утекающую из него, слабого, чтобы я, сильный, стал еще сильнее.

Когда я насытился, глаза «индуса» уже помутнели. Никто из остальных не вмешался. Никто не посмел мне помешать и потом, когда я стащил с отдавшего мне силу старика ожерелье духов, надел на себя и оглядел свою добычу: шестерых мужчин, семнадцать женщин и дюжины три детей. Теперь все они принадлежали мне. Я заглянул в глаза каждому. Все были покорны. Я чувствовал, что они рады моей победе, потому что теперь они принадлежат более сильному, а значит, сами тоже стали сильнее.

И они все, даже мелкие детеныши с карими глазами оленят, верили мне. Верили, что я сумею сделать то, с чем не мог справиться мой предшественник.

Я не позволю им стать едой широколицых. Я уберегу их, ведь я унаследовал от отца моей матери не только светлую кожу, но и многое другое. И пусть мне никогда не сравниться с широколицыми силой, но прятаться, охотиться и убивать я умею не хуже, чем они. А еще у меня есть мой Волк…

– Мы его нашли, – радостно сообщил Вильд.

– Он нашел! – уточнил Ануд.

Не зря Заря говорила, что у брата чутье волчье. Мои варяжата отыскали-таки предсказанную мной брешь во вражеской обороне.

– Всё, как ты и говорил. Тропки в одно место сходятся, а по ним шастают эти. Туда с грузом, обратно – налегке. Близко мы не подходили, чтоб не спугнуть, но оно точно там.

– Молодцы! – похвалил я. – При дележке по лишней доле – вам.

– Да мы не для того, ярл… – смутились оба.

– А я – для того. Вильд, к отцу сходи. Ничего не говори, только что я зову и что разговор будет тайным.

Это у меня с конфиденциальностью строго, а у Трувора не личный шатер, а проходной двор какой-то. Опять-таки не знаю, несколько он проникнется моей идеей. Может и отказать. Заявить, что не позволит снова испортить праздник. И это будет нехорошо. Мы, скорее всего, и сами справимся, но крови точно будет больше, а добычи, той, которая, как я надеялся, поможет вскрыть оборону противника, меньше.

– А ты, Ануд, двигай к Руаду. Его тоже ко мне. И тоже не объясняй ничего. Скажи: важное дело.

К моему удивлению, Трувор появился раньше Ольбардова воеводы.

– Зачем звал? – проворчал он вместо «здрасте».