воскликнул Коля и беспомощно огляделся, осознав, что каждая минута на счету, а путь до больницы неблизкий.

Тут, словно по волшебству, возле соседнего дома появилась знакомая машина. Пока «душенька Дюшенька» заруливал во двор и привычно воевал с водительской дверцей, Морской уже оказался рядом.

— Вы не шутите? Вас действительно нужно подвезти? — В ответ на просьбу Андрей Иванович явно растерялся. — Нет, я, конечно, занят… — Он с тоской глянул на окна родного кабинета, потом перевел взгляд на Морского с Колей, сочувственно скривился и сказал: — Но что не сделаешь ради помощи родной милиции. Садитесь!

— Стойте, стойте! — Наперерез машине ловким колобком бросился невесть откуда выкатившийся Опанас Владимирович. — Куда это вы собрались? Я знаю, кто наш преступник! Все на так страшно, как могло бы быть, но, чтобы не стало так страшно, надо действовать. Нам срочно нужно ехать в Сабурку!

Его впустили в машину. И дальше весь путь, подпрыгивая вместе с отважным авто на каждом ухабе, пассажиры, ни на миг не замолкая, делились версиями и ближайшими планами.

— Мы с Морским сами догадались! — хвастался Коля. — А еще говорят «контуженный»!

— Я, в отличие от некоторых, предпочитаю вести себя профессионально и на догадки не полагаться. — самодовольно хмыкал Опанас. — Как Гайворонский в себя пришел и все рассказал, так я выводы и сделал. Он, похоже, даже как соучастник не пойдет, чертяка! Придется еще объяснительную писать, почему задерживали, почему в лазарете столько провалялся. Но зато Васька можем отпустить с чистой совестью. Грайворонский сам рассказал, что в тот день, когда стреляли в Ларису, он так хотел подольше поспать, что упросил бедного Василия поставить подпись в журнале за него. Сговориться они не успели бы. Выходит, история правдивая. И про винтовку, получается, Василий тоже не обманывал. Хорошо, когда можно получить честные показания без всякого давления…

— Да уж, — не сдержался Морской, вспомнив о состоянии Грайворонского, — Всего-то черепная травма. Никакого давления!

— Друг мой! — сердито покосился Опанас Владимирович. — Это не давление было, а разумная реакция на сопротивление милиции.

Морской поморщился. Хотел даже огрызнуться, мол, «какой я вам друг!», но Дюшенька уже домчался до Сабурки и попросил всех выйти из машины. Теперь предстояло действовать максимально слаженно. Прояснить ситуацию — это ведь полдела. Ее еще и исправить нужно.

— Сначала к Игнатову! — скомандовал Коля. — Он может быть полезен в поисках. Вчера, едва узнав об исчезновении Светы, он словно другим человеком стал. Полночи помогал в поисках, сказал, что готов отвечать на любые вопросы.

И хотя Александра Алексеевича на месте не оказалось — опять уехал давать показания о работе учреждения во времена оккупации, — решение зайти к нему сыграло буквально ключевую роль: едва войдя в приемную, Николай заметил, что на щите у двери возле надписи «Бункер» отсутствует ключ…

Глава 16

Глазами подростка

— Но если ты уже умер, / Я найду тебя и убью. / Потому что никто не вправе / Так жестоко со мной поступать! — вдохновенно вещала Ларочка.

От нечего делать и из-за всех переживаний последних дней она внезапно начала писать стихи. И читала их брату. Не потому, что надеялась на понимание, а оттого, что деваться было некуда: после того как Свету с Тосей похитили, Ларочку ни на миг не оставляли без присмотра, а говорить о чепухе не хотелось.

— Чепуха какая-то! — «оценил» старания сестры Женька. — Если человек тебе нравится, ты не должна ему угрожать. А если не нравится — зачем посвящать ему стихи?

— А я знаю, нравится или нет? — рассердилась Ларочка. — Написалось, как написалось, и нечего придираться. Может, это вообще не ему…

— Ни о ком другом ты в последние дни не говоришь, — усмехнулся Женька.

Ларочка в очередной раз пожалела, что рассказала брату о Мите и о том, что, пообещав прийти на следующее утро после последней встречи, Санин исчез. Разумеется, Ларису волновала эта ситуация. Может, с человеком что-то случилось? Может, на него напали бандиты или начальство срочно отправило его на фронт, или…

— В любом случае порядочный человек нашел бы способ предупредить, — опять не удержалась от неутешительных выводов Лариса. — Впрочем… — тут она в очередной раз совсем скисла. Достала зеркальце, которое добрый Женька приволок в больницу вместе с другими запрошенными Ларочкой личными вещами, принялась разглядывать свои заспанные глаза и потрескавшиеся губы. — …Если бы я с такой собой где-то встретилась, тоже решила бы исчезнуть. Разговоры разговорами, а пятна на морде лица все перевешивают… Вот выпишусь, — Лариса очень радовалась, что ее вот-вот обещали отпустить домой, — попрошу у мамы пудру и…

— Когда выпишешься, тебе перестанут колоть лекарства, и аллергия пройдет, — подбодрил Женька. — А вообще, — правильная мысль. Все с твоей мордой лица, — Ларочка с мамой любили подобные глупые словосочетания, и Женька тоже повторял их с удовольствием, — в порядке. Выздоравливай уже скорее, переодевайся в красавицу и айда по городу гулять! Даже если твой Митька сбежал сознательно, то, увидев тебя в нормальном, не больничном виде, точно не устоит.

— Что значит «сбежал сознательно»? — вспыхнула Лариса и тут же, устыдившись, исправилась: — Точнее, что значит «мой»? Ой, мамочки! — Тут она увидела приближающегося ко входу в корпус Санина и страшно заволновалась. Отбросила зеркало — не хватало еще выглядеть прихорашивающейся на солнышке дурой, сунула брату в руки тетрадку со стихами — если что, так это он все написал в порыве юношеского романтизма, сделала серьезное лицо. Встреча была неминуема, потому что перестраховщики-врачи все еще держали Ларочку на коротком поводке и выпускали подышать свежим воздухом только на ближайшую ко входу в корпус скамейку. Папа Морской и Женька даже починили эту скамейку вчера специально. И зря! Восседая на поваленном бревне за деревьями, Ларочка могла бы остаться незамеченной.

— Ты уже гуляешь! — Митя засиял. Женька в два прыжка переместился, усаживаясь на корточки возле сестры и уступая место гостю. — Как я рад, что тебе лучше! — продолжал Санин. — Я с пустыми руками, потому что сам не знал, что смогу заскочить, но…

«Ах вот как! — Ларочка сделалось ужасно обидно. — Будем делать вид, что никакой договоренности о встрече не было? Я, значит, переживала, волновалась, а он приходит через три дня как ни в чем не бывало?»

Она демонстративно развернулась в противоположную от гостя сторону.

— Я не желаю с ним разговаривать! — сказала твердо, глядя исключительно на брата.

— Она тебе не рада, извини, — сообщил Мите Женька так, будто сам Санин Лару не слышал или ее слова требовали перевода. — Характер! — как бы извиняясь, добавил он, слегка пожав плечами. — Но