– Здорово ты им насолил, – сказал он хриплымголосом. Отвернулся, пошел через трупы в синих халатах. Ноги дрожали,поскальзывался. Дважды падал, поднимался все труднее и труднее. Многие дивыразрублены почти пополам. Осатаневший Олекса не знал меры, рубил, крушил,повергал, но нельзя проследить его путь, он дрался сразу со всеми, переступалгоры трупов, когда за ними уже не видел врага, рубил и крушил, а затем шелдальше, где тоже рубил, крушил и повергал, поворачивал и прорубывался к другойстене.

Вон там куча трупов самая огромная, оседает, как тающийснег, выдавливая кровь из рассеченных тел. Придону показалось, что там, судя поручьям крови, битва только что отгремела, направился туда, опираясь о топор.Боевая ярость ушла, в ушах звенело от слабости, перед глазами плыло и качалось,будто он стоял на палубе плывущего корабля.

Олекса сидел, прислонившись к стене. Высокий вал труповзакрывал героя, Придон едва не протащился мимо, но, движимый неясным чутьем,расшвырнул еще теплые тела, вскрикнул от горя.

Лицо Олексы рассечено страшным ударом, все тело покрыторанами. Кровь слабо сочится, лицо Олексы смертельно бледное, изнуренное. Он струдом поднял тяжелые веки. Губы дрогнули, пытаясь раздвинуться в улыбке, но нехватило сил.

– Добрая была битва… – прошелестело в теплом и мокромот пролитой крови воздухе.

– Добрая, – подтвердил Придон.

Ноги подкосились, он сполз по стене. Залитые кровью плечисоприкоснулись. Олекса слабо улыбнулся: в небесный дворец войдут кровнымипобратимами.

– Наши деды будут довольны, – прошепталОлекса. – Зла в мире… меньше…

– Это сделали мы, – ответил Придон.

В черепе все усиливался звон. Топор выскользнул, как мокраяживая рыба. Придон смутно услышал звон, то ли в ушах, то ли от упавшего накамни топора, весь мир закачался.

Звон в черепе становился громче. Из ран сочится уже некровь, а сукровица, и с каждой каплей тело покидает жизнь… Перед глазамирасплывалось, качалось. Тяжелые веки начали опускаться, но он заставил себясмотреть прямо: герои смотрят в глаза смерти без дрожи. Пальцы вслепую нашарилирукоять топора, сжали. Перед небесными героями он должен появиться с оружием.Мужчина умирает с топором в руках.

Внезапно тень колыхнулась перед самыми глазами. Егокоснулись холодные когти, он успел подумать, что здесь смерть является в видехолодной жабы, и все провалилось в черноту.

Очнулся он все с тем же звоном в ушах, ужасной слабостью вовсем теле. Но теперь жутко хотелось есть. Он заставил себя поднять голову.Лежит все на том же месте, а рядом…

Прислонившись к камню спиной, дремлет этот человек, если ончеловек, которого он спас от пыток и, наверное, казни. Все тело покрыто ранами,но кровь свернулась, а на животе словно бы зарастает молодой кожей.

Придон несколько мгновений рассматривал его с головы до ног.На артанца не походит, на куява или слава – тоже. Что-то совсем уж нелепое, ибомужчина все-таки должен быть покрепче и повыше. Тем более такой, которыйпопадается в железные клетки.

Он хотел спросить, за что же его так, в клетку, да еще изверствовали, но смутное беспокойство заставило провести ладонью по боку.Пальцы нащупали вздутые края раны. Сухая корка скрывает рану, и тут Придонпонял, что рука его двигается, а это раненая рука. И что у него может хватитьсил как-то подняться.

– Это ты сделал? – спросил он. – Ты лекарь?..

Человек открыл глаза. Крупные, лиловые, они всматривались вПридона так же интенсивно, как всматривался он в спасенного им.

– Константин, – сказал он. – Константин…

Голос его был хриплый, каркающий. Но, возможно, и у него,Придона, карканье сейчас не лучше. Он порылся в памяти, не нашел ничегопохожего на это странное чужое слово, решил, что чужак называл свое имя, ткнулсебя в грудь кулаком.

– Придон, – сказал он. – Меня зовут Придон.Твои враги мертвы! А где… здесь был мой друг…

– Мертвы, – согласился человек, назвавшийсяКонстантином. В его голосе Придону почудилась великая печаль. – Мертвы…Твой друг еще жив. Но я ничего не смог сделать больше.

Придон с огромным усилием повернулся. Голова закружилась, онна какое-то время потерял сознание. Когда очнулся, он уже стоял, держась застену. Видимо, в беспамятстве велел себе подняться на ноги и сумел это сделать.

Олекса под стеной на том же месте, где и был, это сам Придонперепутал правое и левое. Только теперь Олекса лежит, и видно, насколько онсилен и огромен. Кровь не сочится из ран, однако там просто нечему сочиться:тело Олексы исхудало, пожелтело, словно после долгой мучительной болезни.

Придон повернул голову и застыл. Кровь в жилах превратиласьв лед, а в душе разрасталась великая горечь.

Тур стоит огромный, с яростным лицом. Топор занесен надголовой, тело в боевом развороте, одна нога чуть вперед, рот перекошен в боевомкличе. Придон сжал челюсти, но горестный стон вырвался из глубины сердца. Тур вмраморе еще прекраснее, чем в жизни, но как сердце обливается кровью: неостановил, не успел, не обогнал…

Он невольно взглянул на свою грудь. Две глубокие раны отножей, кровь уже свернулась, но ни следа от ударов проклятых молний! То, чтозащитило его, почему не спасло отважного самоотверженного Тура, что всегдаспешил закрыть его своим сердцем?

Дрожь прошла по телу, оно еще помнило удары этих молний.

На мраморной статуе трепетали оранжевые блики. Придонповернулся, на жертвеннике огонь полыхает с той же мощью. Голова чудовищногобога медленно повернулась в сторону дерзкого пришельца.

– Пошел ты, – сказал Придон с ненавистью.

Волна лютой злобы пошла от чудовища с такой силой, чтоПридона на миг отбросило на шаг. Он закричал, нагнетая в себе боевую ярость,измученное тело задрожало.

Внутри чудовища зародился свет, словно тусклая звезда навечернем небе, что в ночи заблещет ярко и беспощадно, Придон ощутил, чтовот-вот полыхнет гнусный мертвенный свет, что ослепит, ослабит, отшвырнет,закричал во весь голос и ринулся прямо через алтарь, через огонь, через трескрассыпающихся под ногами раскаленных углей.

Удар обухом обрушился на клык в пасти зверобога. Страшныйрев тряхнул Придона. Тело ослабело, топорище заскользило в пальцах. Он закричалгромче, вкладывая в крик всю ярость, боль и жажду. Топор снова блеснул ввоздухе, руки тряхнуло от удара, по телу прошла болезненная волна.

Он успел увидеть, как сверкнули крохотные блестки, словно изпасти зверобога выскользнули крохотные рыбки, мальки. Клык уменьшилсянаполовину. Измученные руки ощутили в себе мощь держать топор, он продолжалкричать, стоял в огне прямо перед мордой чужого бога и рубил, крошил, сносилцелые пластинки и даже пласты камня.