«Радуешься, сволочь. Так не дождёшься», – с какой-то отчаянной ненавистью подумал Григорий.

– Скажите, я извиняюсь, как Вас по имени-отчеству? – спрашивает врача Крамер.

– Игорь Петрович Шапошников, – торопливо отзывается врач.

– Так, Игорь Петрович, Вы инфекционист?

– Нет, я врач обшей практики. К несчастью наш инфекционист несколько дней назад умер от тифа. Поступила к нам группа тифозных. А он случайно порезал палец при осмотре больного. Наплевательски отнесся к этому. А тут опять эвакуация раненых, – торопливо говорит Шапошников, – для себя у врача в такую пору времени нет.

От слов Шапошникова что-то горькое ёкнуло в груди Григория. Он мельком взглянул на Седых. Тот широко улыбался.

– Товарищ Седых, – обращается Григорий к особисту, – Вы хотите заразиться тифом, как этот больной? Мне ж Вас придётся лечить, товарищ Седых, – Григорий, еле сдерживает злую усмешку. Он видит, как позеленела физиономия особиста. Григорий даже подумал с тревогой: «Не хватало ещё сердечного приступа».

– Да, да. Конечно. Я понимаю Ваш интерес. Но лучше Вам, товарищ, за дверью. Чем чёрт не шутит, – сбиваясь, говорит доктор Шапошников, обращаясь к Седых.

Седых, бросив тяжёлый взгляд на Крамера, покидает палату.

Григорий просматривает перечень лечебных средств. Что-то вычёркивает, заменяя другими лекарствами. Замечает в списке лекарства, которые явно недоступны для обычных больных. Он спрашивает Шапошникова, кого им придётся лечить. Шапошников явно смешался. Тихо произносит: «Армейский комиссар». Фамилию комиссара Григорий не расслышал. Видимо, доктор Шапошников нарочно невнятно произнёс. Но чётко проговорил: «Он прислан на наш участок фронта товарищем Мехлисом[32]». Упоминание о Мехлисе заставило капитана Крамера испуганно поёжиться. Но он тут же взял себя в руки. Пишет на листке бумаги слово «пенициллин[33]». Просит передать это начальнику госпиталя. По смущенному лицу доктора Шапошникова Крамер понимает, что это лекарство Шапошникову незнакомо.

При госпитале Крамеру выделили комнату. Человек, который его поселил, сказал: «Это только на время лечения вверенного Вам больного». Григорий собрался, было, спросить, а что дальше? Взглянул на говорившего с ним человека в халате, который теперь везде сопровождал его, понял, что дальше всё беспросветно. Под халатом этого человека явно угадывались погоны. НКВД или офицера медицинской службы – гадать времени у Григория не было: армейскому комиссару становилось всё хуже. И «человек в халате» всё с большим подозрением смотрел на него.

Капитан Крамер уже несколько ночей проводит без сна. Вчерашняя ночь была полна кошмарами: он вдруг чётко осознал, что смерть комиссара обречёт и его на смерть. «Хотел заразить тифом раненых бойцов, преступно – неграмотным лечением привёл к смерти армейского комиссара. Намеревался перебежать на сторону врага», – одной из этих формулировок достаточно, чтобы военный трибунал приговорил его к «вышке». И никто не будет разбираться, где просто ложь и где умышленное убийство врача. Но сегодняшняя ночь будет другая. Верно, лютая ненависть к особисту Седых придала Григорию силы. В его памяти всплывают картины болезни всех тифозных больных, которые прошли через его руки и в довоенном Ленинграде и в военном госпитале. Всё как на ладони.

Как, правило, течения болезней укладывались в стандартные рамки. И при летальном исходе Григорий часто находил те микроскопические медицинские просчёты, которые возможно… Возможно!! Могли привести к смерти больного. В башке уже складывалась схема, чего делать нельзя, а что необходимо.

Вспомнить выживших больных с анамнезом, похожим на картину болезни комиссара. В голове пылают, будто, тысяча молний. И вот взорвалась шаровая молния: мальчишку привезли из Луги. В сороковом году. Картина почти такая же, как и у комиссара. Почти… Комиссару лет пятьдесят, а мальчишке – восемнадцать. Учесть дозировку медикаментов. А есть ли эти медикаменты в наличии? Все лекарства он помнит как «Отче наш». «Отче наш» – это от тестя перенял», – и сразу вспомнилась Наденька. «Неужели я тебя больше не увижу!? Увижу!» – Он не замечает, что почти кричит. Сторожевой солдат заглядывает в комнату. «Всё нормально», – бормочет Григорий.

Итак, восьмой день болезни… Перечень медикаментов он помнит наизусть. Григорий торопливо надевает брюки. Гимнастёрку тоже надо надеть: нынче дежурная медсестра, юная девочка. Выскакивает в коридор. «Товарищ доктор!», – жалобно кричит солдат. Григорий отмахивается от него. Солдат бежит за ним следом. Замирает перед дверью в больничную палату. Григорий буквально влетает в помещение. Удивлённые глаза медсестры. Время без пяти пять. Ещё ночь на дворе. Будильник на столе перед медсестрой. В пять – приём лекарства. «Это отменить! Дежурного врача ко мне!», – откуда прорезался командный тон.

Заспанная физиономия доктора Шапошникова. Повезло с дежурным врачом: не надо ничего объяснять.

Григорий на клочке бумаги пишет название необходимого лекарства. Доктор Шапошников возвращается из ординаторской с медикаментами. «Давать больному через каждые три часа», – уже в каком-то полусне говорит Григорий.

«Или вместе с комиссаром на тот свет, или вместе праздновать победу», – отчаянная мысль шевельнулась в голове доктора Крамера. И слово «Победа» прозвучало, как затухающий бой церковного колокола. Шатаясь, Григорий плетётся к своему жилищу.

Проснулся в одиннадцать часов. Полуденное солнце било в окно. Странно, что он не востребован.

Торопливо одевается. В коридоре сидит уже другой охранник. Сержант. Ночью был рядовой. Григорий спешит в палату к больному комиссару. Тревога разрывает грудь. А вслед ему слышен голос сержанта: «Товарищ капитан, завтрак сейчас Вам принесут». И это не удивило его, просто прошло, как пустой звук: перед смертью не надышишься. В палате знакомая медсестра. С ней начинал лечить комиссара. Кажется, зовут Татьяной. «Итак, она звалась Татьяной. Ни красотой сестры своей, ни свежестью ее румяной. Не привлекла б она очей», – и что в башку лезет!? – А ведь с моей Наденькой не сравнить»…

Полногрудая Татьяна неловко поднимается со стула. Прикладывает палец ко рту. Шепчет: «Он спит». Григорий наклоняется над больным. Ровное дыхание. «Пульс семьдесят. Температура спала до тридцати семи», – говорит Татьяна и протягивает Григорию упаковку пенициллина.

– Инструкция на английском. Обещали прислать переводчицу. Да вот всё нет, – сообщает Татьяна.

Григорий тяжело опускается на стул. «Дай придти в себя», – говорит он медсестре. А та, будто, не слышит его. Опять повторяет: «Пора этот пенициллин давать, а переводчицы нет».