– Нет проблем, – отзывается Григорий, – с английским мы на «ты».

Вспомнилось довоенное время. Осваивал английский с Ирочкой Рапопорт из «Ин'яза». Даже мама приезжала из Гомеля посмотреть на Ирочку. Одобрила выбор сына. Но появилась Наденька, и про Ирочку тут же забыл, а вот английский не забыл. Правда, пришлось доучивать его на специальных курсах.

Уже было доложено госпитальному начальству, что кризис миновал, и армейский комиссар пошёл на поправку. Это доктор Шапошников поторопился…

Армейский комиссар был послан начальником Главпура Львом Мехлисом. Должен был составить представление о положении дел на данном участке фронта, разобраться в причинах отступления. «Паникеров и дезертиров расстреливать на месте как предателей», – Армейский комиссар знал, как остановить отступление Красной армии. Вот один паникёр и трус – артиллерийский лейтенант был расстрелян. Но фашистская тифозная вошь – и не уберегли посланца товарища Мехлиса. А сейчас перед дивизионным комиссаром Куликовым стоит майор Седых. Требует забрать подследственного Крамера, поскольку в нём уже нет нужды. Дело его передать на рассмотрение военного суда. И Куликов знает, что армейский комиссар, вроде, пошёл на поправку. И это, «вроде», в докладе начальника госпиталя настораживает. Тем более что прозвучало: «Возможны рецидивы. И неизвестно, как будут развиваться события». Разумеется, начальник госпиталя, подполковник медицинской службы подстраховывается. И ещё подполковник напомнил, что нынче смертность от тифа в войсках значительная. И это ещё мягко сказано. Да и кому, как не дивизионному комиссару этого не знать: смертность от тифа превзошла все мыслимые пределы. И ещё начальник госпиталя сообщил, что по его сведениям капитан медицинской службы Крамер, будучи начальником нештатного госпиталя, обеспечил хорошее санитарное состояние войсковой части. И смертность от тифа в этом госпитале была значительно ниже, чем в среднем по войскам. «И, вообще, желательно оставить Крамера при нашем госпитале. В данный момент у нас нет инфекциониста. Ведь нынче тифозная вошь – главный враг после фашисткой Германии», – закончил свой многословный доклад госпитальный начальник.

И всё это никак не вязалось с обвинениями, выдвинутыми майором Седых. По его словам именно он, Седых, сорвал преступные замыслы Крамера, заразить раненых бойцов тифом, поместив их в один транспорт с тифозными. Но медицинские сотрудники нештатного госпиталя дали показания, что Крамер организовал эвакуацию тифозных бойцов на санях. И потом по требованию Крамера армейским командованием был выделен спецтранспорт для этих больных бойцов.

– А сейчас, только благодаря неусыпному контролю, – не унимается майор Седых, – при моём непосредственным участии была сохранена жизнь армейского комиссара, товарища…

– Прекратите, – останавливает майора дивизионный комиссар, – приказываю Вам: отправляйтесь немедленно на передовую. И там обезвреживайте диверсантов, шпионов и предателей.

«Этот Крамер хотел перебежать к немцам. Но был мною арестован», – это главное, что хотел сказать Седых комиссару. И он сказал это ему. Но увидел ядовитую улыбку комиссара:

– Вы, майор, знаете имя и отчество доктора Крамера?

Не услышав ответа, чеканит:

– Григорий Исаакович. И знаете, что с евреями делают фашисты?… Вы свободны, майор!

Комиссар уже не сдерживает раздражения.

Майор Седых ещё многое не успел сказать комиссару. Он же участвовал в депортации немцев Поволжья в сентябре 1941 года. Он, Седых, сам с Волги, из селения Красный Кут. И там жила целая семья немцев – Крамеров. А этот капитан Крамер никакой не Исаакович. В сорок первом году у лейтенанта НКВД Седых был знакомый немец по имени Изаак. Не в штаны же заглядывать к этому доктору Крамеру. Но если надо, то и заглянем. А если уж заглянем, пусть и обрезанный, тут уж, к бабке не ходи, придётся шлёпнуть. Но с дивизионным комиссаром не поспоришь. За его спиной – всесильный Мехлис.

«Ничего, ничего. И на нашей улице будет праздник», – и эта мысль успокоила майора Седых.

И для дивизионного комиссара Куликова возня с доктором Крамером – лишняя морока. Если бы на карту не поставлена жизнь его непосредственного начальника – армейского комиссара. И приказ Мехлиса разобраться и доложить. А так – одним Крамером больше, другим меньше. Какая разница. Лес рубят – щепки летят… Война есть война.

Дивизионной комиссар Куликов, подписал распоряжение: «За недостаточностью улик, закрыть дело Г. И. Крамера». Подписал – и баста. Кто ж посмеет спорить с товарищем Мехлисом?

«Включить капитана медицинской службы Г. И. Крамера в штат дивизионного госпиталя», – это уже автоматом пошло. Обошлось без дивизионного комиссара Куликова.

Доктор Крамер ещё успел пообщаться с выздоровевшим армейским комиссаром. Тот крепко пожал ему руку. Но спасибо не сказал. Однако, сообщил, что, учитывая прошлые заслуги и нынешние, и при этом эдак хитро посмотрел на Григория, непременно поручит подготовить представление о награждении капитана медицинской службы Григория Исааковича Крамера.

Неделя не прошла. Начался налёт фашисткой авиации. Вместе с санитарами Григорий переносил больных своего инфекционного отделения в бомбоубежище. Во дворе госпиталя разорвалась немецкая бомба. Григорий не знает, жив ли санитар, который нёс с ним носилки. И жив ли больной боец, которого несли на этих носилках. Но, возможно, кровь инфицированного больного попала на раны доктора Крамера. Позже сообщили, что, истекающий кровью доктор Крамер, лежал на растерзанном теле тифозного красноармейца.

А теперь вот надо пойти на барахолку, что на Обводном канале. До сих пор он носит ушанку. Хоть ушанка и офицерская, но со временем истрепалась изрядно. На барахолке продавец шапки уверял, что шапка на кроличьем меху. И Надя решила, что шапка вполне приличная. Показала шапку отцу, и он сказал, что это собачья шкура. Надя чуть не расплакалась. А Грише – всё нипочём. Смеётся. Главное – тепло. И ещё пошутил не очень складно: «Нам с неё не воду пить. И с корявой можно жить». И Сашка, Верин муженёк, ещё добавил, мол, шапка корявая, зато жена красавица. Нашёл время ехидничать.

Эту шапку Гриша всего один день и поносил. С работы возвращался, ещё светло было. Двое таких, расхристанных подошли. Сразу видно – шпана Лиговская. Морды пьяные, у обоих пальто расстегнуты, полы на ветру болтаются. На головах – лондонки. Подходят к Грише.

– На каком рынке захромал, жидовская морда? Ишь, шапку новую напялил. А мы мёрзни на морозе.

И один лондонкой по лицу Грише шмякнул. Гриша на него палкой. Да ноги-то хромые подвернулись. Гриша упал. Шапка его новая покатилась по вытоптанному снегу. Эти, пьянь Лиговская, шапку схватили, пошли спокойно, как ни в чём не бывало. Гриша еле поднялся, кричит вслед им, мол, шапку верните. Народ идет мимо. Никто не обернётся. Не остановит воров. Гриша ковыляет следом, надрывается криком: «Помогите, у меня шапку украли!» А эти в лондонках чуть шаг прибавили. Задницами вертят под распахнутыми пальто, как педерасты какие. Оглядываются, рожи скалят. Вот завернули под арку и дворами сгинули.