Поправив на нем одеяло, Аля вышла из комнаты. Долго стояла у окна, вглядываясь в гаснущие зимние сумерки. Слезы текли не переставая. Старость. Как страшно. Слава богу, что она нашла его. Слава богу, что он не один.

И дай бог здоровья Марье Петровне.

Через два года, уже никого не узнавая, путая Марью Петровну то с Алей, то с Софьей Павловной, то с Галочкой, то со своей матерью, дед умер.

Хоронили его вдвоем Аля с Марьей Петровной. Звать никого не решились, хотя пухлая, разбухшая дедова телефонная книжка нашлась. Но кого из этих людей Аля знала? Кто друг, кто недруг, а кто и вовсе враг? Да поди многих уж нет – все пожилые, ровесники деда.

Софья Павловна на похороны не пошла. Прокомментировала коротко:

– Отмучился, слава богу. Что это за жизнь – в полном маразме? И ты, детка, отмучилась – это самое главное! И, Аля, – строго добавила она, – поклянись: если со мной будет что-то подобное, тут же в интернат, поняла? Это моя твердая и продуманная воля!

Спустя сорок дней, разбирая бумаги деда, обнаружила две сберкнижки с довольно приличными суммами – ба, как всегда, оказалась права – и завещание на квартиру. Естественно, на свое имя.

Села и расплакалась. Была нищей девчонкой, без угла и крова, а стала обладательницей двух столичных квартир и приличной суммы денег. Ба давно написала на нее завещание, в отличие от деда тут же его предъявив.

Через год, после вступления в наследство, Аля квартиру сдала. И еще сто раз поблагодарила деда: даже после смерти он им помогал.

Кстати, почему-то довольно часто Аля стала встречать товарища Фуражкина, то есть Юрия Владимировича Котикова – то по дороге от метро, то во дворе, то у соседнего дома.

Тот, увидев ее, тут же краснел, как только что сваренный рак, переминался с ноги на ногу и отводил глаза. Первый вопрос – как здоровье уважаемой Софьи Павловны.

Аля старалась поскорее распрощаться, не предлагая заскакивать на чаек – еще чего! И так времени нет ни на что – ни в кино сбегать, ни в театр. Совсем замоталась со своими тетрадками, экскурсиями со своим классом, классными часами, родительскими собраниями и бесконечными педсоветами.

Но однажды, поняв, что приглашения ему не дождаться, товарищ Котиков заявился сам. Так и застала она их на кухне за чаем с «уважаемой Софьей Павловной».

«О господи, все-таки приперся!» – с досадой подумала Аля и, скорчив недовольную гримасу, ушла к себе переодеваться.

В домашнем халате – и так много чести – вернулась на кухню. Уши «гражданина начальника» пылали свекольным цветом.

– Вот, Аля, – умильным голосом проговорила бабушка, – Юрий билеты принес в театр! В «Современник», между прочим, не куда-нибудь!

Аля равнодушно взглянула на лежащие тут же на столе билеты: дескать, при чем тут я?

– Тебя приглашает, – с напором продолжала бабушка, – в ближайшее воскресенье. Теперь, слава богу, они у тебя свободны!

– Спасибо, – буркнула Аля, – я подумаю.

– И думать нечего, – не скрывая раздражения, ответила ба. – Пропустить спектакль в «Современнике» – непростительная глупость.

И Аля согласилась. На простом, наивном лице Юры Котикова, новоявленного ухажера, расцвела счастливая улыбка.

Наряжаться не стала – еще чего: обычное платье, обычный макияж.

Ба глянула с осуждением, но промолчала. И на том спасибо.

Товарищ Фуражкин ждал ее у подъезда. Увидев его, она удивилась. Одет он был довольно модно – серые брюки, неплохой свитер, из-под которого виднелся воротник голубой сорочки. Приличные, начищенные ботинки. Обычный московский парень. Раньше Аля его видела только в форме. Правда, он все равно оставался смешным – оттопыренные, вечно красные от смущения уши, розовые, почти младенческие щеки, бровки домиком, курносый нос.

Хотя фигура приличная, и даже очень – широкие плечи, длинные ноги. Аля бросила взгляд на его руки и снова удивилась – надо же! И руки красивые, прямо аристократические руки у товарища милицейского. А, ну да, он же у нас не лимита и не крестьянин, он же местный, москвич. И мама у него пианистка – выходит, наследственное.

В красивых руках товарищ Фуражкин держал пять красных гвоздик.

В метро ехали молча, разговаривать ей не хотелось. На спектакле – а места были отличными, третий ряд партера и самая середина – вся устремилась на сцену. «Кто боится Вирджинии Вульф?». Как Аля мечтала попасть на этот спектакль! Как были прекрасны Неелова, Гафт и Волчек! От волнения пересохло в горле. Очень хотелось пить, но ломиться в буфет вместе с народом, бросившимся туда как на амбразуру, ей не хотелось.

– Посиди здесь, – шепнул ей товарищ Котиков и скрылся в толпе.

Аля присела на стул. «Герой, – насмешливо подумала она. – Прямо возникнет сейчас, как джинн из бутылки! А в руках поднос со всякими яствами».

И очень удивилась, когда джинн из бутылки возник – не прошло, кажется, и десяти минут! Подноса не было, но была тарелка, на которой лежало пирожное картошка, ее любимое, с тремя застывшими каплями белого крема и стакан лимонада. «Ничего себе, а? С виду тюфяк, а пролез без очереди. Я так не умею».

Буркнув «спасибо», от пирожного отказываться не стала – еще чего. Ела и разглядывала проходящую нарядную публику. Товарищ Котиков, как верный паж, стоял рядом. Его она взглядом не удостоила.

Второе действие окончилось, и начались бурные аплодисменты. Аля посмотрела на свой букет и, чуть подумав, шепнула ему:

– Не возражаешь? Отдам Нееловой?

Не задумываясь, что ее удивило, ни тени обиды не пробежало по его лицу, тут же кивнул:

– Конечно!

Цветы великой актрисе вручила, та улыбнулась, кивнула – спасибо.

На улице было прекрасно! По весеннему тепло и сухо.

– Пройдемся? – неуверенно предложил Юрий. – Или… сразу в метро?

Аля, подумав, «сделала одолжение»:

– Пройдемся. Такая погодка – просто чудо какое-то.

О господи… Может, зря? Еще напридумывает себе что-нибудь, потом совсем не отвяжешься. Но очень хотелось пройтись, продышаться, посмотреть на вечерний город.

Шли по бульварам.

Разговор не клеился. Так, обменялись фразами о спектакле, поговорили о гениальных актерах, о замечательной постановке. Чуть-чуть о работе, Алиной и Юрия. Она украдкой посмотрела на него – нормальный парень. Вполне. Обычный, без выпендрежа. В эти минуты ей почему-то стало его невыносимо жалко. И за что она его презирает? За что над ним насмехается? А ведь бабушка права – он наверняка хороший. Ответственный, заботливый, честный. Работает с утра до ночи, по вечерам учится. Ухаживает за больной матерью, таскает продукты. Безусловно хороший. Но… он ей не нужен. Совсем, к сожалению.

Ба не ложилась – чудеса.

– Ну как? – поинтересовалась она.