Софья Павловна молчала.

Аля, красная от злости и раздражения, а главное – от неожиданности, нервно постукивала костяшками пальцев по столу.

– Прекрати. – Ба накрыла Алину руку своей, чтобы прекратить этот стук. – А ты правильно сказала. Мне, как никому, это известно. И именно поэтому, Аля, я имею право сказать.

Аля резко встала со стула.

– Нет, ба. Не имеешь. Потому что, – она запнулась, – советовать может только… счастливый. Прости. – И вышла из кухни.

Возмущению ее не было предела. Как ее ба, величественная и мудрая, сдержанная и справедливая Софья Павловна, могла выдать такое? Какое унижение, какой позор! Выйти абы за кого, только чтобы «устроить личную жизнь».

Софья словно чувствовала свою вину и вела себя соответствующе – заглядывала в Алину комнату, без конца предлагала «попить чайку» или выйти «за вкусненьким». Даже поинтересовалась самочувствием деда – вообще из ряда вон!

Два дня Аля дулась. А потом, видя виноватое и понурое бабушкино лицо, наконец смилостивилась. В конце концов, ба хочет ей только лучшего. И в ее словах о школьных коллегах тоже есть правда. Ну а надежда на прекрасного принца или просто приличного жениха была настолько призрачной, что Аля все понимала.

Знакомство на улице – вряд ли. Случайная встреча – она нигде не бывает. Где-нибудь на курорте, например, в той же Юрмале? Тоже сомнительно – там отдыхают сплошь семейные пары или мужчины с любовницами. Да и кому нужна обыкновенная, тихая скромница, когда полно красавиц с зазывными взглядами? Ба права: ее вариант – это лопоухий, краснеющий и смущенный товарищ Фуражкин. На большее рассчитывать она не может.

Только вот в чем загвоздка – без любви она замуж не выйдет, исключено. В Юрия Котикова она никогда не влюбится, это понятно и так. Но самое главное – ее девичье сердце занято. Занято давно и прочно и, кажется, навсегда. Это, конечно, смешно и нелепо, но – факт.

Потому что с тринадцати лет и по сей день она любит одного и того же человека. Не самого, мягко говоря, положительного. Не лучшего и не самого удачливого.

Но любовь ведь не выбирает, правда? Она просто приходит и поселяется в сердце. И выгнать ее очень сложно.

И пусть все это смешно и рассчитывать ей точно не на что, потому что нет ни единого пункта, в котором они могут пересечься. Ни одного!

Но и поделать с собой она ничего не может, увы.

Выходит, такая судьба.

Но жить с нелюбимым? Ба, ты о чем? Ты же сама говорила!

Через два дня выяснилось, что ба разговаривала с Алкой, Мусиной дочкой. У Али замерло сердце.

Кажется, впервые ба пожалела нерадивую Мусину дочь:

– Бедная Алка совсем замоталась. Дети тяжелые, молодой муж. Ну все как обычно. Мужик погуливает, информация не проверенная, но Алкиному чутью можно верить. Но самое главное – нет, ты только подумай! – эта дура снова беременна! – Ба горестно вздохнула. – И ведь не уговорить сделать аборт! Думает, что третьим мужа точно привяжет. Куда там! Если мужик кобель – ты ж понимаешь. Да и годы. Алка не девочка, зачем рисковать? Денег не хватает, муженек погуливает и не дурак выпить, а если бабы – то и кабаки, и какие-то подарки. Не знаю и знать не хочу. Но Алку жалко. Хотя, – ба усмехнулась, – мне никогда не было жалко дур! Да и Мусю мне сложно ей простить… – Она вздохнула и замолчала.

Аля сидела как истукан. Кажется, больше информации не будет.

– Ну а что там еще? Ну, у Аллы? – выдавила она тяжело, как засохший клей из тюбика.

Кинув на внучку удивленный взгляд, Софья Павловна уточнила:

– А что, собственно, конкретно вас, мадемуазель, интересует? А, поняла! Старший сын.

Смущенная, Аля делано-равнодушно ответила:

– А почему нет? Мы ведь знакомы. Что в этом странного, ба?

– Да ничего, – ответила та. – А что там вообще может быть хорошего или нового? Максим все такой же, валяет дурака, один институт бросил, второй на подходе, сплошные прогулы и звонки из деканата. Живет на даче, от нее, как подозревает Алка, остались руины. Прошлым летом хотела заехать туда с маленькими – он не пустил. Сказал, у тебя есть квартира и муж. А у меня ничего. Дачу мне оставила бабка, и я тут хозяин. Папаша его, между прочим, зовет жить к себе. Куда там! Правда, взрослый парень, зачем ему это? На даче вольготно, собирай кого хочешь, таскай баб и друзей – никакого контроля. В общем, ничего из твоего Максима так и не получилось. Да и вообще не о чем говорить.

Коллектив школы оказался в точности таким, как прогнозировала умная ба: одни тетки. Кто из них кто – понять было сложно. Да и надо ли? На работе надо работать, а не заводить приятельниц и уж тем более подруг – это Аля запомнила крепко.

С виду все мило и благостно, подбадривающие улыбки юной коллеге, «всегда готовы помочь и разъяснить», по словам пожилой и явно замученной директрисы. Красивая яркая завуч со звучным именем Виктория – совсем молодая, немного за тридцать. Взгляд оценивающий, словно Аля пришла наниматься в Дом моды.

Немного скривилась, глянув на ее туфли без каблуков.

Сама-то на высоченных.

Первый урок в седьмом. Аля зашла в класс, прижимая к груди журнал. Зашла и залилась краской. Испугалась – дети замечают все! Но детям было по барабану, какого цвета лицо у училки – да хоть серо-буро-малиновое! Они все еще были возбуждены первой встречей, делились летними впечатлениями, перешептывались, похихикивали и фыркали. Все понятно – первое сентября не для занятий. Но надо сразу поставить на место, верно?

Растерянная, тысячу раз репетировавшая вступительную речь, Аля беспомощно опустилась на стул. Из головы все вылетело моментально. На помощь пришла глазастая девочка, сидевшая на первой парте и, кажется, единственная, кто с сочувствием глядел на новенькую русичку. У девочки была странная внешность – черные, как южная ночь, глаза и иссиня-черные, блестящие волосы.

Она подалась вперед и, кивнув на классный журнал, прошептала:

– На последней странице!

Аля вздрогнула и с испугом посмотрела на девочку.

– Список! – шепнула та. – Давайте знакомиться!

Дошло наконец. Аля с благодарностью посмотрела на девочку.

После уроков собрались на педсовет.

Оглядев коллег, Аля чуть не рассмеялась – как же точно ба все описала! Немолодой, хорошо за сорок, поджарый и остроносый физрук с плотоядным взглядом оглядывал новеньких. Но и стареньких не забывал.

Полный, одышливый, лысый трудовик ежеминутно вытирал потную лысину.

Военрук с очень прямой спиной, кажется, страшно гордившийся военной выправкой, немолодой и довольно потрепанный, сидел, ни на кого не глядя.

Ну и завхоз, заскочивший на пару минут, чтобы что-то шепнуть директрисе, тоже был вполне комедийным персонажем – маленький доходяга с красным, пропитым лицом и жуликоватыми глазками.