Я зевнул, неожиданно ощутив навалившуюся усталость, повернулся к нему спиной, устроился поудобнее и только тогда сказал:

– Пока я придумал только способ проникнуть на монетный двор. Мы даже не знаем, как там, внутри, всё устроено и на что похоже. Вот попадём туда, осмотримся хорошенько, тогда и найдём подходящий способ забрать оттуда сокровища.

…Утро выдалось зябким и молчаливым. Только после завтрака Рикус заявил:

– Твоя затея выдать себя за имперского инспектора – тупая и глупая до крайности. Больше скажу: она относится к тем сумасбродным авантюрам, ввязавшись в которые я так часто едва не оказывался на виселице.

– Ну так как, будем мы претворять её в жизнь? – поинтересовался я, скорее чтобы поддержать его актёрскую игру.

– Разумеется, будем!

Мы стали со всех сторон присматриваться к инспектору и его слуге, заставляя их двигаться и говорить. Ведь для актёра важен не грим или костюм, главное для артиста – внутренний настрой, нужно обязательно понимать персонажа, кого он собрался играть.

Рикус и тут стал поучать меня.

– Примечай, как этот никчёмный крючкотвор говорит, как он задирает нос, словно сам запах, исходящий от нижестоящих, раздражает его благородное обоняние. А как вышагивает – будто у него жердь в заднице. А теперь смотри. – Рикус воспроизвёл один из характерных жестов казначея, а потом прошёлся взад и вперёд. – Ну, бастард, что ты увидел?

– Тебя, Рикус, тебя. Воина, смело вышагивающего в ожидании нападения, положив руку на эфес.

– Точно! Но тот, кого мне следует изобразить, провёл всю свою жизнь в тиши кабинетов и за надёжными стенами имперского казначейства. Он живёт в мире цифр, а не активных действий и привычен не к шпаге, а к перу. Сутулится, оттого что вечно горбится над чернильницей, пальцы скрючены, словно между ними зажато перо, глаза подслеповаты из-за постоянного чтения бумаг в неровном свете свечей. Чтобы разобрать буквы и цифирь, бедняге приходится наклоняться к бумаге или подносить её к глазам. Однако, что ни говори, он представляет особу императора в своём деле, и потому эта жалкая канцелярская крыса буквально раздувается от осознания собственной значительности.

Слушая Рикуса, я не мог не восхититься, признавая его правоту. В который раз взглянул на себя, сравнивая с ним, и приуныл: как был в прошлой жизни неудачником, так и тут остаюсь им. Хотя стоит ли делать такое сравнение? Например, как раз если сравнить меня нынешнего с тем тюфяком, которым я был в прошлой жизни, то я уже совершил немыслимое превращение в разбойника, о котором знает и говорит целая страна!

– А теперь, бастард, присмотрись к слуге, к его нерешительной походке, к тому, как он опускает глаза, поймав на себе взгляд любого вышестоящего, как вздрагивает от резкого замечания.

Но в конце-то концов я тоже стал опытным актёром! Разве мне не доводилось умело играть роль отщепенца или выдавать себя за целителя? А кузена благородного господина? Уж надо думать, справиться с ролью какого-то там слуги будет нетрудно…

Я продемонстрировал свои возможности Рикусу.

– Нет, нет, несчастный тупица! Предполагается, что ты слуга, а не пронырливый нищий. Слуги послушны господам, но это не жулики, норовящие вышибить из них слезу!

После нескольких дней тренировок, оставив инспектора и его слугу в руках наших сообщников-бандитов, мы отправились в горы, прихватив одежду и бумаги пленников.

Чтобы сделать шевелюру Рикуса похожей на инспекторскую, я выкрасил его волосы особым отваром коры. После этого его чёрные как вороново крыло волосы стали серыми с проседью. Не забыл изменить цвет и своих волос. Ещё понюхал щепотку цветочной пыльцы, от которой мой нос раздулся, а черты лица исказились. Вообще-то слуг всё равно никто не запоминает, но на всякий случай я хотел быть уверенным: если что, будут искать малого со здоровенным носом.

Мой друг не расставался с моноклем. Во-первых, он входил в образ, а во-вторых, тоже хотел остаться неузнанным, если доведётся попасться на глаза кому-нибудь из служащих монетного двора потом в привычном образе аристократа. Рикус даже сочинил историю, с помощью которой намеревался ограничить наши контакты со служащими монетного двора. Он понимал, что тамошний управитель наверняка станет всячески обхаживать инспектора, чтобы расположить его к себе, будет поить вином, может, предлагать ему услуги красивых женщин. Поэтому решил сказать сразу, что спешит завершить проверку и к сроку представить отчёт императору.

Когда появился забор, огораживающий территорию рудника и монетного двора, Рикус вышагивал напряжённо, словно ему засунули в задницу рукоять шпаги, а я тащился за ним, шаркая ногами, точно был слишком туп и ленив, чтобы сначала их поднимать, а потом ставить на землю. Так же я нёс за «своим господином» футляр из тонкой кожи, где лежали бумаги, подтверждающие его полномочия.

Сразу выяснилось, что управляющего монетным двором на месте нет. Он находился в Ильме. Сопровождал особо ценный груз – отчеканенные монеты. А вот его помощник встретил нас не слишком приветливо.

– Пять лет назад здесь уже проводилась подобная проверка, – угрюмо заявил он, – результатом чего стал представленный императору отчёт о состоянии дел, насквозь лживый и клеветнический. Между тем мы управляем лучшим монетным двором в империи, причём с наименьшими затратами.

– А вот это мы и проверим, – тут же заявил Рикус. – К нам поступили сведения, что дело у вас поставлено из рук вон плохо, чеканка никудышная, вес не выдерживается, вовсю процветает казнокрадство, а серебро и золото от вас так и утекает – где ручейками, а где и реками!

– Ложь! – возмущённо вскричал чиновник, но пыл его сразу поутих.

Не зря прежде, чем расстаться с настоящим инспектором, мы вызнали у него кое-какие сведения насчёт работы монетного двора. Главное, что было уяснено сразу, это факт покупки должности управляющим. И уж, конечно, человек, заплативший немалые деньги, стремился возместить затраты и сверх положенного дохода получал дополнительный, прибегая ко всякого рода мошенническим ухищрениям. Нам нужно было только обнаружить излишки золота и серебра, свидетельствующие о проведении монетным двором неучтённой чеканки монеты, а также другие мелкие нарушения, о которых настоящий инспектор с радостью сообщил нам, как только огонь лизнул его пятки.

Как и на руднике, где я усердно трудился, вынашивая планы на побег, большой участок был окружён частоколом. Этот рудник находился в долине, между горных хребтов на берегу бурлящей речки. За ограждением высились огромные дубы, или, как их называют эльфы, руфусы. Должно быть, рудник открыли на территории бывшего эльфийского капища, что, по эльфийским поверьям, отпугивало удачу, но имперцы, видимо, посчитали иначе и не ошиблись.

Здание монетного двора выглядело настоящей крепостью. Наружные стены имели толщину более метра. На уровне первого этажа окна отсутствовали, а на втором были забраны толстыми частыми железными решётками. Однако полы на обоих этажах были деревянными. Во всём здании имелась только одна, располагавшаяся в самой середине фасада прочная дверь сантиметров в сорок толщиной, а стояло это строение особняком, у старого дерева, такого огромного, что никакой другой руфус в его тени не смог вырасти. Ни одно другое здание к нему не примыкало. Ночью территорию у монетного двора патрулировали двое стражников, а днём всякий входивший на монетный двор подвергался тщательному осмотру. Покидающие же его люди и вовсе сбрасывали одежду перед осмотром.