— Где он? — спросила Перлайн, вздергивая ее на ноги.

Безмятежность посмотрела на деревья и пожала плечами.

Перлайн резко развернула ее.

— С кем он? Он с Любовью? Он жив?

При имени матери щека женщины дернулась, но она ничего не сказала и снова пожала плечами.

В груди Перлайн заплескался гнев, и она стиснула кулаки от острого желания ударить женщину.

— Он пострадал? Где он?

Безмятежность посмотрела в землю и закрыла глаза.

— Послушайте, если вы скажете мне, где он, я замолвлю за вас словечко.

Безмятежность подняла голову:

— Что вы скажете?

— Скажу, что вы помогли расследованию. Если мы найдем Грегори, благодаря вашей информации, я сделаю все возможное, чтобы вам сократили срок. Я поручусь за вас в суде. Расскажу, что вы пошли на сотрудничество. Что вас принудили.

Безмятежность смотрела ей в глаза. Ее взгляд был холодным и расчетливым.

Перлайн внутренне вздрогнула: эту женщину не принудили. Безмятежность Финч играет свою игру, и у нее хорошо получается.

Ее опять тряхнуло от желания наброситься на Безмятежность и выбить из нее правду. Стиснув зубы, она подавила порыв. Она не склонна к насилию. Она не ее отец. Опять-таки, причинить боль кому-то, чтобы спасти невинного ребенка, не в ее стиле. Это совершенно другое.

Пульс Перлайн участился. Тело напряглось.

Женщина вздохнула, будто от скуки.

— Нет.

С груди словно камень свалился, когда по венам пробежало понимание, что она должна делать.

— Вы уверены?

Женщина холодно уставилась на нее.

— Да.

— Тогда пойдете со мной, — сказала Перлайн, потянув ее к колодцу.

На лице Безмятежности промелькнула тревога.

— Что вы делаете?

— Вот что.

Она сделала подсечку, надавила на затылок женщины и наклонила ту над колодцем, удерживая за наручники от падения.

— Скажите мне, где он, — сказала Перлайн женщине на ухо.

Безмятежность затрясло.

— Если не скажете, я вас столкну.

Женщина уставилась в темную пустоту колодца.

Перлайн тоже посмотрела вниз. Из сумрака поднимался запах застарелой влаги. Мох и вьюны оплетали камни, словно кишки.

— Когда приедет подкрепление, я скажу, что вы сопротивлялись, а я защищалась.

— Вы не станете. — Голос Безмятежности дрогнул.

Перлайн дернула ее вверх и посмотрела прямо в глаза. Она улыбнулась и попыталась воссоздать безумное выражение, которое появлялось на отцовском лице каждый раз, когда он ее бил.

— Стану. Ради спасения невинного ребенка я пойду на все.

Лицо Безмятежности Финч помрачнело. Она сглотнула, облизнула нижнюю губу.

— Вы серьезно насчет замолвить за меня словечко?

Перлайн кивнула. Она ждала, надеясь, что женщина ей поверила.

С помертвевшими глазами Безмятежность сказала:

— Он в лесу, с моей матерью.

Перлайн вздернула ее на ноги.

— Показывайте.

Безмятежность повела ее прочь с поляны под деревья.

Тучи скрыли последний проблеск солнца, и небо стало серым. С исчезновением света просветы между ветвями превратились в длинные черные щели. Кроны набросили тени на лесную землю, и тихий ветерок шевелили листья, словно дыхание.

По спине словно прошлись ногтями. Перлайн вздрогнула и велела Безмятежности поторопиться. Женщина послушалась. Перлайн крепче сжала ее локоть, опасаясь, что ее молчание и мнимое послушание значат, что она что-то задумала. Чувствовалось в ней что-то нечеловеческое, отсутствие раскаяния, ужасающий недостаток эмпатии. С этой женщиной нельзя расслабляться. Ни на секунду.

Ей пришло в голову, что Безмятежность ведет ее вглубь леса, подальше от Грегори, но она все равно шла дальше. У нее нет других зацепок, а женщина шла так, будто знает куда, что вселяло в Перлайн надежду.

И тут она услышала крик.

Наши дни

Любовь стояла в дверях фургона, бледная как молоко, сжимая в правой руке нож, а в левой — ключи. Ее глаза потрясенно округлились. Лили почти улыбнулась. «Не ожидала увидеть меня здесь, да?»

Любовь заколебалась, потом бросила взгляд на «Астру».

Сердце Лили сделало кульбит. Она собирается уехать туда, где держит моих детей.

Их взгляды встретились.

Лили вздернула подбородок:

— Где они?

Любовь улыбнулась. Она выглядела спокойной, почти доброй.

Лили облизнула губы:

— Где мои дети?

Любовь окинула взглядом тело Лили и уставилась на ее кровоточащую ногу.

— Где Ханна и Грег? — спросила Лили, ковыляя ближе.

Улыбка Любови растаяла. Она подняла подбородок и покачала головой:

— Никогда не понимала таких людей. Недалеких и слабых. Мы лишь хотим предложить лучший образ жизни, но вы все слишком боитесь исследовать то, что грозит выйти за границы ваших драгоценных традиций.

Лили не знала, что сказать. Слова приходили и уходили. Язык как будто прилип к небу. Она посмотрела на нож в руке женщины.

Любовь прищурилась:

— Вы ужасная мать. Грегори пришел к нам из-за вас. Он в ужасе, и это понятно. Вы привели его в этот мир только для того, чтобы умереть. Вы не можете предложить своим детям ничего, кроме короткой, жалкой жизни, а я могу предложить им шанс жить вечно. Вы выбираете умирать, дать умереть вашим детям. Я выбираю жизнь. Вы думаете, что я безумна, но что безумнее? Приводить детей в мир, обещающий смерть, или приводить их в мир, обещающий вечную жизнь?

Эта женщина сумасшедшая. Это видно по ее глазам: убежденность в своей правоте, в том, что Лили и любой, кто не разделяет ее убеждений, безумен. Безумен, никчемен и стоит у нее на пути. Никакие слова не заставят Любовь передумать. Ущерб нанесен очень давно. Кем или чем, Лили не знает, и ей все равно. Все, что ее заботит, это разговорить чокнутую суку.

Лили похромала вперед.

— Нет ничего важнее, чем жить вечно, — сказала Любовь, — как всегда говорил мой муж, цель оправдывает средства.

Лили уставилась на нее. Она не отправляла Грега в руки этой сумасшедшей, эта чужачка обманом проникла в их жизнь и забрала его, потому что свихнулась. Это не комплекс бога, это что-то другое. Что-то глубокое и темное, чего ей никогда не понять.

Она смотрела в безумные глаза женщины.