Лили сопротивлялась, но Любовь была сильнее и тяжелее. Лили попыталась извернуться, и женщина впилась ногтями ей в голову и навалилась сильнее, вминая ее лицо в пол. Ее скула хрустнула. В лице взорвалась боль. Лили перестала бороться. Обмякла. Голова соображала вяло, медленно — но… может быть… если она обратится к материнскому сердцу женщины, то… может быть, просто может быть…

Любовь приподнялась и занесла нож. Лили перекатилась на спину, ее глаза распахнулись, когда лезвие, сверкнув, метнулось к ее животу. Подняв ноги в попытке защититься, она заорала.

Наши дни

Любовь вытерла нож и убрала его обратно в подставку, мельком глянув на женщину, с удовольствием отметив, что она никуда не денется. Нога Лили сильно кровила. Она была без сознания, вырубилась пару минут назад.

Любовь подумала, стоит ли беспокоиться на этот счет, потом поняла, что бояться нечего. Хоть она и не попала в живот, раны на бедре будет достаточно. Учитывая жалкий вид Лили, скоро она истечет кровью и умрет. Ее не найдут еще несколько недель, возможно, месяцев. А если повезет, то и лет.

Любовь кивнула сама себе. Неважно, что тело женщины будет брошено гнить. Ее мечта основать новую общину на ферме была глупой. Это неподходящее место: слишком много воспоминаний. Слишком много связи с прошлым. Они с Безмятежностью найдут другое место, лучше, безопаснее. Как только шумиха, поднятая СМИ вокруг пропажи детей, уляжется, они найдут место для новой паствы. Время пришло. Она готова, как и Безмятежность. Они накопили наличные и ждали достаточно долго.

Массируя висок, Любовь вернулась в спальню, закинув рюкзак мальчика на плечо. На подоконнике стояла голубая чашка Петри, которую она хотела забрать в фургон. Сувенир из прошлого. Из этой чашки Спаситель впервые публично испил чистую кровь. Там была и ее кровь, и она с радостью отдала ее. Для Любови чашка символизировала ее вступление на путь к полному просветлению. Она хотела забрать ценную вещь с собой и использовать ее вновь в новой общине.

Кончики пальцев покалывало, пока она убирала чашку в рюкзак, расправляла простыню на кровати и в последний раз обводила комнату тяжелым взглядом, прежде чем вернуться в коридор, спуститься по лестнице и выйти из дома. Заперев дверь, она убрала ключ в карман и вернулась по своим следам через двор в лес.

Когда Любовь уже вошла под деревья, странный звенящий крик заставил ее взглянуть налево. Он был наполовину человеческим, наполовину звериным. Она колебалась, стоит ли идти к колодцу, чтобы убедиться, что все в порядке. Она была уверена в последнем. Лили сказала, что здесь двое полицейских, но это вранье. Дети под успокоительным; Безмятежность сбросит их в колодец с минимальными затратами времени. Возможно, дочь уже вернулась в фургон. Кроме того, Любовь устала. Пырнуть женщину ножом отняло слишком много сил, и ей требовалось больше крови дарителя.

Теперь она шла медленнее, мигрень усилилась. В какой-то момент стало так плохо, что пришлось остановиться, и ее вырвало. Любовь поморщилась от запаха и вида окрашенного розовым содержимого своего желудка, смешанного с землей. Сказав себе, что скоро сможет прилечь в фургоне, она потащилась вперед, обхватив голову руками и сморщив лоб от боли.

Белизна фургона чуть не раздавила ее. Внутри есть болеутоляющее, и она может выпить еще крови. Может, она даже не станет смешивать ее с водой; чем меньше разбавляешь, тем кровь чище, а ей сейчас эта чистота нужна больше, чем когда-либо.

Еще немного, всего несколько шагов. Любовь схватилась за дверную ручку, нажала и открыла дверь. Не потрудившись закрыть ее за собой, она поспешила в свой временный дом, через маленькое пространство в крошечную ванную. Внутри Любовь завозилась с дверцами шкафчика, достала пачку болеутоляющего и проглотила две таблетки, запив водой из крана. Она взяла шприц, вышла из ванной и поспешила во вторую спальню, где лежал до сих пор спящий дающий.

Любовь присела на край кровати, вытащила руку дающего из-под простыни, нашла вену и приставила иглу к нужному месту. Руки дрожали из-за скрежета в голове. К горлу подступила тошнота. Она сделала пару успокаивающих вдохов и застыла, услышав сирены. Они нашли Безмятежность и вызвали подмогу? Сейчас тут будет толпа полицейских?

Ее кровь застыла. Если Безмятежность еще не вернулась, должно быть, что-то пошло не так. Возможно, ее обнаружили полицейские. Приведет ли Безмятежность их сюда, к фургону? Вопрос не имел ответа.

Она думала быстро. Принятие решения не заняло много времени. Так было всегда. Когда речь шла о жизни или смерти.

Времени ждать дочь нет. Ей придется пожертвовать своей рабочей пчелой и надеяться, что та выберется самостоятельно. Безмятежность важна и полезна, но самое главное — избежать поимки. В тюрьме невозможно достать чистую кровь, невозможно продолжать свой путь к вечной жизни. Если ее посадят, ее судьба будет предрешена и она умрет жалкой смертью, а все ее существование окажется напрасным. Она фактически подпишет себе смертный приговор, а этого нельзя допустить. Жизнь дана для жизни, и у нее есть стремления, мечты о новой общине под ее полным руководством. Группа чистых созданий, не запятнанных ограниченными людьми.

Она посмотрела на спящего ребенка, и у нее заболело сердце. Эти вены качают такой сладкий нектар по маленькому тельцу; один укол шприца, один глоток — и этот нектар окажется в ее теле, даруя так необходимую ей чистоту, но… полиция едет. Если они найдут здесь дающего, она может попрощаться со свободой и поздороваться со смертью.

Любовь раздраженно почесала грудь. Она может уйти сейчас, быстро уехать с дающим, дав ему еще одну дозу успокоительного, чтобы он наверняка молчал. Дающий был идеальный, невинность в самом расцвете, но… если сюда едет армия полицейских, дороги заблокированы, ее остановят, осмотрят фургон. В этом крошечном пространстве спрятать дающего просто негде. Полиция узнает, что она сделала.

А этого нельзя допустить.

Сердце упало. Пальцы прекратили чесать.

Вся работа насмарку. Как бы ей ни хотелось, она не может взять дающего с собой.

Любовь прикусила щеку, чтобы не закричать, потом резко кивнула. Нельзя, чтобы полиция обнаружила в фургоне дающего. У нее нет выбора. Придется оставить его здесь, в лесу. И ни за что нельзя дать ему заговорить. Оставшись в живых, он станет изрыгать тонны лжи; та малость, чему он стал свидетелем, польется из его уст, как нечистая кровь, обрушивая на людские уши чудовищную версию событий из-за своего неведения. Грегори Вудс расскажет всем про Безмятежность и обещание феи, и письмо, и это в конечном счете приведет их к ней.

В кухне есть нож. Грегори спит. Он ничего не почувствует. Она может перерезать ему горло в лесу, оставить там и уехать. Да. Это сработает. Тогда, если полиция ее остановит, они не найдут его в фургоне. А когда они обнаружат труп в лесу, он будет мертв и таким образом не сможет ничего рассказать.

Единственный положительный момент в смерти. Мертвые не разговаривают.