— Может, я и не лучшая мать в мире, но я люблю своих детей.

Любовь моргнула и склонила голову набок. Волосы упали на лицо, но не смогли скрыть промелькнувшее замешательство.

— К чему это вы? — спросила она, крепче сжав нож.

Лили замялась. В общем-то, ни к чему. Она просто тянет время. Если она сумеет заговорить Любовь, то может быть полиция успеет помочь.

Умоляя взглядом, она ковыляла ближе к фургону, подняв руки. Бедра опоясывала боль. Невидимая игла расковыривала мышцы по кусочку.

Любовь прищурилась. На виске билась венка.

— Уходите, и я позволю вам жить.

— Вы бы ушли, если бы кто-то удерживал вашу дочь?

— Да, если бы это значило, что я выживу. Конечно ушла бы. Любой ушел бы. Надо быть сумасшедшим, чтобы не уйти.

Лили моргнула от иронии. Бедро жгли раскаленные угли. Тело потряхивало.

— Вы ошибаетесь. Настоящие родители никогда не оставят своего ребенка в беде. Большинство умрет, чтобы защитить своих детей, и я в том числе. Для меня в мире нет ничего важнее Ханны и Грегори. Так что я не уйду, потому что не могу. Я не могу позволить такому чудовищу, как вы, навредить моим детям. И не дам. Я лучше умру, чем увижу, как они страдают.

Любовь обвела языком десны. Она так крепко сжимала нож, что побелели костяшки пальцев. С ее губ сорвался лающий смех, и она перевела взгляд на деревья.

— Слишком поздно. Безмятежность уже сделала это.

— Сделала что? — прохрипела Лили.

Любовь наблюдала за ее лицом.

— Освободила их.

— Что вы имеете в виду? Она отпустила их? Куда? Где они?

— Не в этом смысле, — сказала Любовь. — Она закончила их страдания.

Лили нахмурилась, силясь понять, что значит «закончила их страдания»? Так говорят люди про домашних животных, когда усыпляют их…

И тут ее ударило понимание. В голове зашумело. Фургон будто накренился.

— Нет. Я вам не верю.

Но даже произнося эти слова, Лили видела правду в глазах Любови. Ее мир рухнул, и она упала на колени. В легких не осталось воздуха, как не осталось его в лесу и вообще в целом мире. Сознание погасло. Перед ней разверзлась абсолютно черная бездна, бесконечная и ужасающая.

Любовь наблюдала за ней пустыми глазами, склонив голову.

— Мне жаль, но это к лучшему. Они все равно рано или поздно умерли бы из-за той жизни, что вы выбрали для них.

Зрение Лили затуманилось.

— Убейте меня.

— Что?

— Сделайте это. Просто убейте меня.

Любовь заколебалась. Она посмотрела на нож в руке и улыбнулась.

— Не волнуйтесь, если вы вскоре не доберетесь до больницы, то умрете. Я и так уже потеряла слишком много времени.

Она развернулась, а Лили подняла голову: ей вдруг показалось, что внутри фургона раздался какой-то звук.

Любовь так и застыла вполоборота, ее спина напряглась.

— Мамочка?

Лили вздрогнула. Ее голова повернулась на тихий голос.

— Мамочка?

«Мой малыш жив».

— Мамочка!

Любовь поморщилась. Лили бросилась вперед, впечатав женщину спиной в фургон. Любовь сопротивлялась, шипела и рычала, колотя кулаками по голове Лили. С губ Лили сорвался животный крик. В горле стояла кровь. Она ослепла от слез. Края сознания затягивала чернота, но она цеплялась за реальность.

«Не… останавливайся».

Хотя каждая клеточка тела молила о пощаде, она заставляла руки подниматься и опускаться, тело двигаться и сражаться, разум работать.

Через несколько секунд Любовь осела. Она застонала и перестала сопротивляться.

Лили покачнулась.

— Грег? Детка?

— Мамочка!

Дрожа всем телом, она на четвереньках заползла в фургон, подняла руку и тронула дверь. Та открылась.

Внутри, на кровати сидел Грег. Связанный.

«Живой».

Он протянул к ней ручки. Он что-то говорил, но она не могла сосредоточиться, не могла понять. Его слова звучали приглушенно, как будто кто-то забил ее уши ватой.

Лили потянулась к нему и закричала, когда спину прошило болью, словно раскаленной кочергой. Она обернулась. Любовь выдернула нож из ее плеча, перелезла через нее на матрас и занесла нож над головой Грега.

В просвете между рукой и головой Любови Лили видела расширенные глаза Грега, который понял, что сейчас случится. Она попыталась двинуться, но поврежденное плечо сделало это невозможным.

Грег привязан к кровати. Ему не сбежать. С криком он отползал, пока не уперся спиной в стену. Любовь подобралась ближе к нему, волосы струились по лицу, словно нефть.

Мозг велел Лили подняться, оттащить Любовь, но тело не слушалось. Из глаз лились слезы, и она беспомощно смотрела, как Любовь поднесла лезвие к горлу Грега.

— Мамочка? — позвал Грег, в панике распахнув глаза.

Не в состоянии пошевелиться, Лили смотрела, как Любовь прижала острие ножа к нежной коже ее сына. Показалась капелька крови. Любовь вздохнула. Она крепче сжала нож, так что костяшки пальцев пожелтели, и прижала лезвие к шее Грега. Лили попыталась заговорить, сказать Грегу, что спасет его, но губы не слушались. Грег заплакал. Протянул ручки к ней.

— Мам-мочка. Мам-мочка, по-помоги, по…

В комнату ворвалась какая-то тень и бросилась к Любви. Вцепилась в плечи женщины, оторвала ее от Грега и сбросила с матраса.

Любовь откатилась на коврик рядом с кроватью. Она хрипло вскрикнула, прижала руки к груди и перекатилась на спину. В груди торчал нож. С губ срывались хрипы, она вытаращилась на инспектора Оттолайн и рвано вдохнула, с пустыми от ужаса глазами.

Инспектор смотрела, но ничего не предпринимала.

Ладони Любови судорожно сжались на рукоятке ножа — раз, другой — потом соскользнули и упали на пол. Изо рта потекла кровь. На ресницах повисли слезы, словно роса, а вокруг лезвия распустилось кровавое пятно, словно лепестки мака. Темно-красная влага расползалась все больше, пропитывая платье, окрашивая хлопок в алый цвет, подбиралась наверх к горлу, чтобы слиться с окровавленным лицом, и вниз к чреву, пятная красным нижнюю половину тела.

Когда кровь пропитала пах, грудь Любови замерла.

Мертва. Злая ведьма мертва.

Инспектор Оттолайн начала развязывать Грега.

Несмотря на боль, Лили сопротивлялась желанию поддаться забытью, не отрывая глаз от сына вплоть до того момента, когда инспектор Оттолайн подняла его с кровати, посмотрела на нее и сказала:

— Грег в порядке. Ханна в порядке. Теперь они оба в безопасности.