— Доброе утро, Шарлотта, — говорит он с той же интонацией, с какой сказал бы Доброе утро, красавица. Или Я люблю тебя, Шарлотта. И, может быть, последнее мне только кажется, но в моем сознании оно звучит правильно.

— Доброе утро, сэр.

Мы вписываемся в эти роли так легко, словно кусочки головоломки встают на свои места. С субботнего вечера не было сказано ни слова о Бо, нашей тайне, о нашем будущем или о наших чувствах. Как будто этот разговор напугал нас обоих и заставил замолчать. Мы были так близки к тому, чтобы положить всему конец, поэтому вместо того, чтобы смотреть в лицо и признать то, что, как мы оба знаем, грядет, мы вернулись к тем ролям, которые играли раньше.

Держи это в секрете.

Отрицай наши чувства.

Не думай о будущем.

Само по себе это кажется неправильным, но поскольку я все еще здесь, стою перед ним на коленях, мне кажется, этого достаточно.

Две недели назад я сказала ему, что возьму все, что смогу получить, и это по-прежнему так.

Пока он сидит в своем кресле, я жду инструкций. Обычно он говорит мне поработать за моим столом или посидеть у него на коленях, пока он работает. Но пока я жду, минуты проходят в тишине. Желание посмотреть, что он делает, очень сильно.

Наконец, он бормочет:

— Ползи ко мне.

Я прикусываю губу, чтобы удержаться от улыбки, и поднимаюсь на четвереньки, глядя на него снизу вверх. Он подпирает подбородок рукой, облокотившись на подлокотник кресла, и наблюдает за мной. На его лице читается едва уловимое одобрение, и я вдыхаю его, как будто это впитывает во мне жизнь.

Добравшись до его кресла, я снова опускаюсь на колени. Его пальцы тянутся, чтобы погладить меня по щеке, и я наклоняюсь навстречу этому прикосновению.

— Я не хочу сегодня работать, — тихо бормочет он.

И когда мои губы сжимаются, сдерживая улыбку, он продолжает:

— Я хочу поиграть.

— Да, сэр, — сладко отвечаю я.

— На стол, — командует он, постукивая по твердой поверхности перед собой.

Поднявшись на ноги, я сажусь перед ним, и он мгновенно раздвигает мои колени, перемещаясь между ними.

Сегодня на мне платье длиной до колен, черное, с пуговицами спереди и в мелкий белый горошек. Оно хорошо подчеркивает мои изгибы, плотно облегая грудь и бедра. Под платьем на мне пара светло-голубых кружевных трусиков.

Руки Эмерсона скользят вверх по моим бедрам, и меня охватывает пульсирующее возбуждение, когда он добирается до подола и осторожно опускает его вниз. Поднося голубую шелковистую ткань к носу, он вдыхает, не сводя с меня глаз. Я прикусываю губу, наблюдая за ним.

Затем он открывает ящик своего стола и бросает туда трусики. Я наблюдаю, как он достает что-то еще. Это знакомый розовый силикон, и у меня перехватывает дыхание, когда я узнаю его.

— Я нашел это на твоем столе, — говорит он. — Помнишь это?

— Да, сэр.

Я смотрю, как он начисто вытирает игрушку и сушит ее. Трудно оставаться такой неподвижной в ожидании чего-то столь полезного, как эта игрушка, потому что я знаю, что сейчас произойдет.

Когда она чистая и сухая, он подносит тупой конец к моим губам.

— Открой.

Я открываю приветствуя игрушку, и как только она оказывается у меня на языке, он говорит:

— Соси.

И я так и делаю, покрывая силикон своей слюной. Затем он осторожно вытаскивает его и приподнимает мое платье.

Я едва могу дышать, наблюдая за ним. Подтягивая мои бедра к краю его стола, он медленно работает круглым, покрытым слюной концом, и мне приходится подавить вздох. Вторжение происходит по-другому, когда его вводит кто-то другой, и то, как он это делает, ощущается почти клинически. Это эротическое, почти грязное ощущение — и мне это вроде как нравится.

Как только она полностью вошла в меня, он восхищается своей работой, прикасаясь ко мне и проводя пальцами по моим складочкам. Я еще не могу сказать, возбужден ли он, и продолжаю пытаться украдкой взглянуть. Я уже знаю, что сегодняшний день будет мучительно долгим, но в конце, когда он наконец будет у меня, это будет стоить того.

Когда он достает маленький черный пульт дистанционного управления, который я помню с прошлого раза, я улыбаюсь. С одним легким щелчком игрушка начинает жужжать у моего клитора и точки G, и я пытаюсь сдвинуть ноги вместе, но он мне не позволяет.

— Давай посмотрим, сколько времени ты продержишься, прежде чем кончишь.

Я хочу протестовать, но не могу. Сегодня он сэр, немного другой, чем в прошлый раз.

Вибрация низкая, но так даже хуже, медленно приближая меня к кульминации. И тот факт, что я почти не могу реагировать, усугубляет ситуацию.

Прикусив нижнюю губу, я крепко зажмуриваю глаза и заставляю себя дышать. Затем он начинает поглаживать мои бедра, проводит руками вверх по моим грудям, пощипывая пальцами каждый сосок.

— Я вижу, ты приближаешься к цели, — говорит он, и он прав.

Мое тело извивается на его столе, а дыхание превращается в прерывистые вздохи.

— Прямо… там.

Внезапно вибрация пропадает. Как раз в тот момент, когда я была близка к пику своего оргазма, он остановил это. Я чувствую, как у меня на лбу выступают капельки пота, когда я делаю долгий, тяжелый вдох. Когда я оглядываюсь на него, он ухмыляется, довольный собой.

— Я был прав?

— Да, сэр, — отвечаю я.

— Тебя не наказывают, но я собираюсь делать это с тобой весь день. Если ты будешь хорошей девочкой, то в конце дня будешь вознаграждена. Поняла?

— Да, сэр.

Он наклоняется вперед и прижимается губами к мягкому местечку на внутренней стороне моих бедер.

— Я собираюсь оставить твои трусики у себя. Постарайся не испачкать свой стул.

Затем он нежно похлопывает меня по заднице и отправляет на работу.

Следующие пару часов он дразнит меня постоянными вибрациями, подводя к краю и снова опуская вниз. Хотела бы я сказать, что ненавидела это, но пока все не так уж плохо. В любом случае, мне нравится это. И больше всего мне нравится его внимание, которое я получаю сегодня.

— На улице красиво, — говорит он, пока я пишу Мэгги электронное письмо. — Давай вместе прогуляемся до гастронома.

О, Эмерсон, думаю я про себя. Конечно, ты хочешь выставить меня на публику с этой штукой внутри меня.

Но разве я спорю? Нет. Я просто улыбаюсь, киваю головой и соответственно отвечаю ему:

— Да, сэр.

—

Я сделаю тебе массаж ног сегодня вечером, — говорит