в ожидании получить за них выкуп от родственников, другим удавалось бежать из плена самостоятельно. Если у первых не находилось состоятельной родни, готовой заплатить за их свободу, то несчастных «полоняников» увозили обратно «в бесерменство». Вторые, оказавшись на родине без средств к существованию, были вынуждены скитаться и нищенствовать и подвергаться унижениям уже от своих соплеменников736. Собор принял решение превратить выкуп («окуп») пленных в государственное дело. Их должны были выкупать царевы послы, находившиеся в «ордах». Тем, кто другими путями оказывался в Русской земле, предлагалось оказывать материальную поддержку, компенсируя затраты выручившим их из плена купцам, и выдавая средства на обзаведение необходимым для поддержания существования имуществом. Все расходы предполагалось производить за счет «царевой казны». Для ее пополнения вводился новый налог – затраченную в течение года сумму раскидывали «на сохи» по всей земле независимо от того, откуда были родом выкупленные пленники. Искупление «полоняников» объявлялось «общей милостыней», от которой и царю, и всем его православным подданным будет великое воздаяние от Бога737.

Третье соборное решение касалось регламентации деятельности городских богаделен, которые содержались за счет казны и добровольной милостыни отдельных «боголюбцев». Предполагалось организовать во всех городах перепись престарелых, больных и увечных нищих и дать им приют в богадельнях, снабдив пищей и одеждой. Чтобы при этом не было злоупотреблений, состоявших, в первую очередь, в том, что богадельни занимали (выкупая в них места за небольшую мзду) здоровые, годные для работы мужчины и женщины, занимавшиеся бродяжничеством и попрошайничеством, надзор над этими богоугодными учреждениями поручался уважаемым местным священникам, целовальникам и «добрым городским людям»738.

Как мы видим, Стоглавый собор полагал, что основную финансовую нагрузку по реализации христианского долга благотворительности должна была нести царская казна. Но она, как известно, часто бывала пуста. Не спасал дело и специальный налог на выкуп пленных. Поэтому уже в то время большие надежды возлагались на добровольные пожертвования благочестивых людей, принадлежавших к обеспеченным слоям населения – знати, служилой верхушке, купечеству.

К благотворительной помощи нуждающимся призывал своих читателей Домострой – один из известнейших памятников русской книжности XVI–XVII веков, целью составления которого была регламентация быта и благочестия православного человека. Его редакция середины XVI века также была создана в окружении Ивана Грозного при активном участии царского духовника Сильвестра.

Согласно Домострою, милостыня (как угодное Богу деяние) должна была совершаться, в первую очередь, в храме и других отведенных для этого местах, круг которых очерчен вполне отчетливо – монастырях, больницах, богадельнях, тюрьмах, а также дома у благотворителя («В монастыри, и в больницы, и в пустыни, и в темници заключенных посещаи, и милостыню по силе всяких потребных подаваи, елико требуют <…> и всякого скорбна, и нища, и бедна, и нужна, не презри, и введи в дом свои, напои и накорми, согреи…»739). Проявление щедрости в необходимых для нуждающегося размерах (независимо от его социального положения) указывается как обязательное условие настоящего благотворения, скупость в этом деле оборачивается против дающего милостыню, так как не согласуется с христианским благочестием.

С конца XVI века статья о неправедно распорядившихся своим имением перед смертью появляется во второй (патриарха Иова) редакции предисловия к синодикам – книгам записи церковных поминаний, использование которых в монастырском и храмовом обиходе после Стоглавого собора 1551 года стало обязательным740. Похожий текст, порицающий тех, кто при жизни не помогает нищим, больным, странникам и узникам, содержался и во второй редакции Измарагда (популярного в средневековой Руси сборника нравоучительных рассказов и притч)741.

Установления государства и церкви, касающиеся заботы общества о маргинальных группах населения, имели вполне определенные положительные последствия. Известный исследователь массовых письменных источников русского Средневековья Марина Сергеевна Черкасова отмечает, что в писцовых и переписных книгах XVI–XVII веков по городам и селам обнаруживаются многочисленные указания на кельи нищих при кладбищенских и приходских церквях742. В них обитали как неимущие миряне, так и нищенствующие монахи обоего пола. Учет этих людей, а также нищих, живших в собственных дворах, но добывавших себе пропитание, прося милостыню, по справедливому мнению М. С. Черкасовой, свидетельствует о том, что светская и церковная власть осуществляла систематический контроль над этой категорией населения743.

Но при этом, по вполне понятным причинам, реальная практика «творения блага» обездоленным соотечественникам все же отличалась от той идеальной формы, которая предполагалась составителями Стоглава, Домостроя и сборников для нравоучительного чтения. Милостыня воспринималась состоятельными людьми той эпохи как своего рода покупка вечного блаженства на небесах ценой разумных трат в зависимости от жизненных обстоятельств и желания благотворителей. Вкладные книги и синодики того времени дают нам примеры проявления не только щедрости, но и скупости милостников, корыстности их благотворительных поступков, попыток поделиться с нуждающимися не совсем честно нажитым (например, полученным за счет ростовщических сделок) или негодным для собственного употребления имуществом.

Реальным, но при этом исключительным, образцом высоконравственной христианской благотворительности была судьба дворянки Ульянии Осорьиной, жившей в Муроме в конце XVI века и ставшей после смерти местночтимой святой744. Помешать неукоснительному исполнению ею долга милостыни не могли даже собственное разорение и физические страдания. Составленный ее сыном Дружиной (Калистратом) Осорьиным подробный рассказ о том, как Ульяния всю жизнь помогала голодающим, вдовам и сиротам, а после смерти родителей мужа на протяжении многих лет кормила в своем доме монахов и нищих и посылала милостыню заключенным в темницу, подчеркивал, что подобный подвиг был редкостью. Большинство современников Осорьиной ограничивались поминальными кормами монашествующим и нищенствующим и посылками еды тюремным узникам в течение 40 дней после похорон родственников и один раз в годовщину их смерти, как того требовала православная традиция, зафиксированная в синодиках и Домострое.

Все государственные и церковные установления в сфере благотворительности сохранили свою силу и в XVII веке, после смены царской династии. Конечно, тяготы Смутного времени не способствовали благотворительности, но вскоре после восстановления нормального течения жизни ее практики возобновились. Уже в 1627 году Спасо-Прилуцкий монастырь посылает милостыню в вологодскую тюрьму (хлеб, квас и квашеную капусту) в ответ на просьбу («челобитие») ее 105 узников745.

Во время церковных реформ середины XVII столетия основной упор делался на внедрение в сознание широких масс населения правильной модели «древлего благочестия», соответствующего православному «греческому» образцу. Для этого использовались не только законодательные акты, но и актуализированные и вновь составленные литературные произведения нравоучительного жанра. В XVII веке идея необходимости христианской благотворительности в пользу нищенствующих, пленников и узников распространяется в разных слоях населения благодаря расширению репертуара текстов, входивших в предисловия синодиков и читавшихся в храмах во время богослужений