обер-прокурор Синода, но на момент подготовки работы «Анекдоты из XVIII столетия: убийство Жуковых» в 1860–1870‐х годах бывший одним из авторов самой либеральной и успешной реформы Александра II – судебной. Победоносцев являлся тогда решительным противником пытки, расценивая ее как бесчеловечный и крайне неэффективный инструмент следствия, что и доказывал на примерах нескольких уголовных процессов XVIII века, в частности истории выяснения обстоятельств преступления Жуковых и их наказания. Между тем автор практически оставил без внимания обряд публичного покаяния убийц и даже не упомянул об обстоятельствах ссылки Жуковых, поскольку не располагал архивами Соловецкого монастыря и Тобольской епархии683. Совершенно в ином положении оказался в те же годы придерживающийся радикальных взглядов фельдшер Михаил Колчин, который получил назначение на Соловки за сочувствие народникам684 и погрузился в богатейший архив монастыря. Так появился основанный на уникальных данных исторический очерк «Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI–XIX вв.», где приводятся важные сведения и о колоднике685 Алексее Жукове686.

Однако исследователи XIX века со свойственным им цельным позитивизмом не стремились к обобщающей интерпретации имеющихся в их распоряжении документов. Настоящим прорывом в концептуальном осмыслении «Казуса Жуковых» стала работа современного американского историка Николаоса Хрисидиса. Ученый детально проанализировал исторический контекст, внутреннюю логику и символику стилизации архаичного687 обряда публичного покаяния Жуковых в Москве688. Данная статья будет посвящена особенностям использования многофункционального сакрального пространства храмов и монастырей для наказания покаянием за тяжкие преступления на основе архивных документов, связанных с этим делом, которое взбудоражило современников689 и до сих пор привлекает внимание специалистов.

ПУБЛИЧНОЕ ПОКАЯНИЕ И КОНВОИРОВАНИЕ В МОНАСТЫРИ

История наказания каптенармуса690 Алексея Жукова и жены его Варвары Николаевой, которые вместе с несколькими крепостными людьми жестоко расправились в 1754 году с матерью и пятнадцатилетней сестрой Жукова, связывает воедино сферу публичного покаяния в Москве и покаяния в монастырях. Спектакль, реанимировавший в абсолютно новом социальном контексте древний обряд и поставленный по «сценарию» Екатерины II и ее статс-секретаря Г. Н. Теплова, четыре раза по решению императрицы был сыгран в 1766 году в Москве во время Великого поста в Кремле, в церкви Петра и Павла на Новой Басманной, в церкви у святой Параскевы на Пятницкой и, наконец, в церкви у Николы Явленного на Арбате691.

До этого убийцы, закованные в кандалы с тяжкими гирями на шее, двенадцать лет провели вместе в камере розыскной экспедиции Московской губернской канцелярии. Накануне первого акта публичного покаяния они были тайно ночью доставлены в Кремль, чтобы утром в сопровождении двух священников идти через Ивановскую площадь в Успенский собор при большом скоплении народа. Этот путь являлся имитацией пути на эшафот – специально было приказано «вести злодеев тем точно порядком, как осужденные водимы бывают на смертную казнь»692. Затем кающиеся убийцы располагались по византийскому канону у церковного притвора, чтобы выслушать предварительно опубликованный для всенародного известия высочайший манифест, который был условной заменой сентенции, провозглашаемой обычно перед смертной казнью. После этого преступники на коленях произносили специально написанную покаянную молитву и в соответствии с древним ритуалом, отраженным еще в правилах Василия Великого, перед началом литургии умоляли каждого входящего в церковь просить за них прощения у Бога693.

После Пасхи началась подготовка к отправке убийц в монастыри – Алексея на Соловки, а Варвару в Тобольскую епархию – на двадцать лет, включая и время, проведенное в тюрьме с момента их страшного преступления. Инструкции военным, сопровождающим бывшего каптенармуса и его жену, отражают сложившуюся во второй половине XVIII века стандартную процедуру конвоирования преступников к месту их духовного исправления в отдаленных монастырях.

Для этого специально выделялись прогонные деньги и тесак каждому капралу, приставленному к убийцам вместе с двумя солдатами. В дороге двое из троих военных постоянно должны были находиться с убийцей, держа наготове обнаженный топор. Ехать разрешалось только по главному, «надлежащему», тракту в светлое время суток и зорко следить, чтобы преступник не нанес себе увечья и не отравился. Бумага, чернила и любая возможность письменных контактов также исключались. Таким образом в течение нескольких недель Варвара добралась до Далматовского монастыря в Пермской губернии, а Алексей предстал перед архимандритом Соловецкого монастыря Досифеем694.

В документах не указывается скарб, с которым прибыла Варвара в Тюмень, зато сохранилась «опись имеющемуся у присланного к содержанию на Соловках смертоубийцы каптенармуса Алексея Жукова собственного его экипажу». Унтер-офицер, не поднявшийся по Табели о рангах даже до XIV класса и обвиненный в страшном преступлении, явился на покаяние в сопровождении двух слуг и с изрядным имуществом. В частности, в его сундуках имелось несколько икон, псалтырь киевской печати, три тулупа, лисья шуба-венгерка, заячья фуфайка, красный суконный камзол, штаны бархатные черные, два шлафара, или халата, – один на белой тафте, другой шит шелком, двадцать пять рубашек, три пары сапог, перина с двумя подушками, соболья шапка с парчовым верхом, две серебряные ложки, карманные серебряные часы, две головы сахару, двадцать пять рублей денег и, наконец, совершенно необходимые для смирения в обители – четыре хрустальных стакана, четыре рюмки и окованный погребец с пятью штофами695. Все это богатство вместе с преступником и печатным указом императрицы, содержащим инструкцию по его духовному исправлению, архимандрит Досифей получил под расписку696, которую следовало отправить в московскую контору Синода. Такой же высочайше намеченный план церковного покаяния был выдан и Евфимии, игуменье Ильинской обители в Тюмени, куда из мужского Далматовского монастыря прибыла Варвара Жукова697.

ПРОСТРАНСТВО МОНАСТЫРЯ И СОДЕРЖАНИЕ КОЛОДНИКОВ

Вызывающее, на первый взгляд, недоумение обилие имущества, включая «крещеную собственность», которое было разрешено взять преступнику, объяснялось исключительно экономическим положением монастырей, использовавшихся государством в качестве места принудительного покаяния мирян. В большинстве приговоров светских судов содержание ссыльного вообще не оговаривалось, и лишь в некоторых сентенциях и инструкциях, направляемых настоятелям, могло вскользь упоминаться: «производить на пропитание монашескую порцию», «вместить в комплект на порожнюю монашескую вакансию», «производить порцию против рядового монаха»698.

Пропитание всех пребывающих «разного звания людей за разные преступления для исправления церковною епитимьей» возлагалось до указа 1764 года о секуляризации на монастырский кошт, что вполне устраивало «светские команды». После передачи в ведение Коллегии экономии двух миллионов монастырских крестьян «присмотр, пропитание, потребное число покоев и попечение об исправлении»699 прибывающих на покаяние колодников превратилось в тяжкую обязанность для духовного ведомства. В Сенат и на имя императрицы из монастырей, епархий, консисторий и, наконец, из Синода шли доношения, рапорты и мнения с