статьи Генри Мюррея о жестоких беседах с одаренными молодыми людьми. Она составляла всего девять страниц и была единственной статьей, которую Мюррей потрудился опубликовать по результатам эксперимента. Статья не содержала ни глубокомысленных выводов, ни каких-то извинений или сожаления. В основном Мюррей писал о частоте сердцебиения испытуемых. В итоге Мюррей благополучно забыл о молодых людях и насилии, которому они подвергались. Качинский ничего не забыл.

Внутри хижины Унабомбера в Монтане. Вопреки сообщениям прессы, там было чисто и прибрано (с разрешения FBI).

После ареста Качинский признал себя виновным в тринадцати нарушениях федеральных законов. За всю блестящую историю Гарварда лишь два его выпускника были приговорены к смертной казни. Первым был Джордж Берроуз, обвиненный в колдовстве в 1692 году. Вторым – Джон Уайт Вебстер, о котором мы рассказывали в четвертой главе, за убийство Джорджа Паркмана в 1849 году. Признав вину и пойдя на сделку со следствием, Теодор Джон Качинский едва избежал шанса стать третьим[60].

Пытаясь объяснить мотивы поведения Качинского, пресса сосредоточила внимание на его жизни после Гарварда. Он защитил докторскую диссертацию по математике и стал профессором Калифорнийского университета в Беркли. Это был конец 1960-х, радикального десятилетия, и «Берсеркли» был самым радикальным учебным заведением страны. Призывы к насилию и переворотам звучали повсюду, и для диванных психологов, рассуждающих в прессе, связь была очевидна. Бунтарская атмосфера в Беркли должна была испортить юного гения и превратить его в злодея.

Но, по собственному признанию Качинского, он приехал в Калифорнию уже сломленным. На самом деле он занялся преподавательской работой ради денег, чтобы впоследствии купить где-нибудь участок земли и воплотить свои фантазии об убийствах и мести, которые выкристаллизовались еще на Востоке. То, что он оказался в Беркли, было простой случайностью, и он почти не замечал весь хаос, который творился вокруг. Его реальные проблемы проистекают из испорченного детства и многих часов насилия, пережитых в гарвардском здании с белым китом, нарисованным на двери, не говоря уже о паранойе периода холодной войны, которая убедила ЦРУ и связанных с ним ученых, что страдания людей – нормальная цена для спасения мира.

Но, как мы увидели, у науки есть враги по обе стороны политического спектра. И если дело Унабомбера раскрывает опасность безумства консервативного уклона, наш следующий сюжет связан с мальчиком, чье счастье и, по сути, вся жизнь были принесены в жертву левацкой догме очередного психолога-негодяя.

11. Недобросовестность: секс, власть и Мани

Медсестра наклонилась над детской кроваткой и совершенно случайно взяла на руки не Брайана, а его брата-близнеца Брюса. У восьмимесячных близнецов Реймеров из Плимута обнаружился фимоз, физический дефект, который препятствует оттягиванию крайней плоти и мешает мочеиспусканию. В середине 1960-х годов, когда считалось, что хирургия решает все, их врач рекомендовал для решения проблемы сделать обрезание. Супруги Реймер согласились, и на следующее утро после того, как они привезли двойняшек в клинику, медсестра уложила Брюса на операционный стол.

У педиатра, который обычно делал обрезание, в этот день был выходной, поэтому задача легла на плечи врача общей практики. Он заправил металлический инструмент в форме колокольчика под крайнюю плоть Брюса, чтобы оттянуть ее, и закрепил с помощью металлического зажима. Затем взял в руки не обычный скальпель, а электронож – классную штуку, новейшее изобретение. В нем на лезвие подается электрический ток, ткань разрезается и прижигается одновременно, что минимизирует шрамы и кровотечение. К сожалению, этот подменный хирург, видимо, не знал об опасности контакта электротока с металлом.

Врач прикоснулся кончиком электроножа к крайней плоти мальчика, но ничего не произошло, и он прибавил мощности. Опять никакого результата, пришлось подкрутить еще. На этот раз сработало. Разряд электрического тока прошел через тонкую крайнюю плоть и вступил в контакт с металлическим колпачком под ней. Весь пенис охватило палящим жаром. Присутствовавший рядом анестезиолог услышал фразу: «Как стейк подгорел!» В помещении запахло горелым мясом, из промежности мальчика повалил дым. Хирург отдернул электронож, но было уже поздно. Когда появился срочно вызванный уролог, пенис Брюса выглядел побелевшим и обескровленным, как пережаренный кусок свинины. И нехарактерно пористым.

Вскоре в доме его родителей, Рона и Джанет Реймер, раздался телефонный звонок. Врачи клиники не сказали им, что случилось, но посоветовали приехать как можно быстрее. В тот день Виннипег накрыла необычная апрельская пурга, они мучительно долго пробирались по улицам. Впрочем, они все равно ничем уже не могли помочь. На следующий день, вспоминала Джанет, пенис Брюса «почернел и выглядел как маленькая жилка». В течение нескольких дней он иссох и развалился на кусочки.

Брайану обрезание делать не стали, и фимоз со временем рассосался сам по себе. Это стало небольшим утешением для двадцатилетнего Рона и девятнадцатилетней Джанет, у которых внезапно оказался на руках покалеченный ребенок и полное отсутствие представлений о том, что делать дальше.

Джон Мани однажды определил пенис как «знак отвратительной мужской сексуальности» и добавил, что «для женщин мир мог бы быть гораздо лучше, если бы не только домашних животных, но и самцов человеческого рода кастрировали при рождении». Если эти утверждения поразили вас – что ж, миссия выполнена. У Джона Мани были и пылкие сторонники, и яростные противники. Но он никого не оставлял равнодушным.

Мани вырос в 1920-е годы в строгой христианской общине в Новой Зеландии. Отец бил его за малейшие прегрешения. Мать испытывала от мужа еще большие страдания. Она и ее сестры были воспитаны в ненависти к токсичным мужчинам. Джон Мани говорил, что они заразили его своей предубежденностью.

В двадцать пять лет он уехал из Новой Зеландии в Соединенные Штаты и со временем защитил докторскую диссертацию по психологии в Гарвардском университете. Темой его работы стало психическое здоровье гермафродитов (сейчас их называют интерсексуалами). Кстати, среди его коллег в Гарварде был Генри Мюррей.

Вопреки ожиданиям – даже в медицинских учебниках такое генетическое состояние называют «нарушением», «отклонением» и пр., – Мани выяснил, что большинство гермафродитов совершенно нормальные в психологическом плане люди и имеют не больше отклонений, чем широкая публика. Эта готовность нормализовать гермафродитов (во всем мире их не меньше, чем рыжих) сделала его героем в глазах интерсексуального сообщества.

Вскоре Мани получил должность в клинике университета Джонса Хопкинса в Балтиморе. Именно здесь он сделал наибольший вклад в психологию сексуальности. Сексуальная идентичность человека определяется несколькими факторами: гормонами, анатомией, сексуальной ориентацией, культурными перспективами и т. д. Помимо всего этого Мани выделил дополнительный фактор – самоощущение индивида мужчиной или женщиной.