— Только что звонил Максим, Соня умерла!

— Когда?

— Ночью.

— Отчего?

— Повесилась в камере, разорвала юбку, кофту, связалалоскуты и удавилась, оставив записку, в которой призналась в убийстве Беаты.

Я онемел. Нора тоже молчала, потом выдавила из себя:

— Извини, разбудила тебя, восьми еще нет, но я услышалаизвестие и потеряла голову.

Сон покинул меня.

— Что же теперь делать?

Нора пожала плечами:

— Жить дальше. Нам придется заняться похоронами, скорейвсего Николай палец о палец не ударит ради матери. Около десяти позвони Максимуи узнай, какие формальности надо соблюсти в этом случае. Кстати, я не знаю, какпоступают, когда умирает человек, находящийся под следствием. Тело отдаютродственникам?

— А кому же? — удивился я.

— Ну, могут похоронить за госсчет, — горестновздохнула Нора, — просто кинут в общую могилу!

Чтобы отвлечь Элеонору от жутких размышлений, я мигомсказал:

— Не волнуйтесь, я все узнаю.

— Потом придешь в кабинет, — мертвым голосомпродолжила Нора, — и займешься письмами. Ты их почти месяц не разбирал.

Естественно, нет, да и когда бы? Ведь целыми днями я носилсяпо городу, добывая сведения о Беате, и Норе хорошо известно, где я был врабочее время. Но спорить с хозяйкой не стал, она расстроена, поэтому инесправедлива. Не желая еще больше разозлить Нору, я кивнул:

— Хорошо.

Элеонора покатила к двери, но на пороге обернулась:

— Когда придет слесарь, если он, конечно, явится, пустьзаглянет и в твою спальню. Запах проник и сюда.

Я повел носом, пока ничего не ощущая, но, повторяюсь,обоняние не самое развитое из моих чувств.

Проглотив на завтрак чашку кофе и решительно отвергнув всето же непонятное блюдо под хитрым названием «эгг энд порридж», я прошел вкабинет. Мой стол и впрямь оказался завален письмами. Тяжело вздохнув, я сел врабочее кресло.

До тех пор, пока не начал работать секретарем фонда«Милосердие», я даже представить себе не мог, какое количество людей занимаетсяпопрошайничеством. Корреспонденция идет к Норе потоком. Преобладают следующиесюжеты: тяжелобольные дети, жертвы военных конфликтов и инвалиды. Изредкавстречаются погорельцы. Истории слезливы, изобилуют кучей подробностей, но вконце концов из конверта вываливается небольшой листочек с банковскимиреквизитами, и эта замечательная предусмотрительность мешает мне поверить рассказам.Впрочем, встречаются совсем уж обнаглевшие особы, присылающие письма, отснятыена ксероксе. Такие я выбрасываю сразу, великолепно понимая, что человек«нашлепал» их штук сто. Иногда побирушки страдают забывчивостью. Одна дамаотправила послание с просьбой дать денег на похороны внучки. Она просила всегопятьдесят долларов, и Нора велела перечислить эту незначительную сумму безобычной проверки. Да и письмо не вызывало никаких сомнений. Оно было написаноот руки, кое-где буквы расплылись от упавших на них слез, никаких банковскихреквизитов или абонентских ящиков. Несчастная бабушка сообщила свой домашнийадрес, а те, кто выклянчивает у состоятельных людей деньги, как правило,предпочитают не оставлять свои координаты. Одним словом, я отправил ей просимуюсумму и тут же забыл о несчастной. Представьте теперь мое искреннее изумление,когда спустя месяц я обнаружил у себя на столе точь-в-точь такое же, омытоеслезами, послание. Безутешная бабуля вновь просила пятьдесят «рублей» вамериканской валюте, чтобы проводить на тот свет «милую, безвременно умершуювнученьку Танюшу». Был позыв съездить к ней домой и поинтересоваться: «Бабуля,вы держите тело внучки в домашнем холодильнике?»

Остановила меня только мысль о том, что, скорей всего,никакой старушки по этому адресу нет, а сидит там здоровенный дядька,справедливо решивший, что ради пяти зеленых десяток никто не станет затеватьпроверку.

Я привычно принялся сортировать послания. Откровенно наглыевлево, те, что вызывали сомнения, вправо, а посередине те, которые следовалонепременно показать Норе. В промежутках я звонил Максиму, но у него на работетрубку никто не снимал, а дома и на мобильном звучала одна и та же фраза: «Ясейчас занят и не могу говорить с вами, оставьте сообщение после звуковогосигнала».

К полудню я устал и решил: прочитаю еще одно письмо и схожуна проспект, там недавно открыли «Макдоналдс». Конечно, раньше мне бы и вголову не пришло покупать булку с холестериновой котлетой, но сейчас эта, спозволения сказать, еда казалась привлекательной.

Я взял конверт. Так, обратный адрес Капотня… Что-топоказалось мне странным, и от этого я стал читать текст с удвоенным вниманием.

«Только крайняя необходимость заставила меня обратиться квам. Понимаю, что, скорей всего, это письмо окажется в корзине для бумаг, нонадежда умирает последней. Мой муж воевал в Чечне. Был отправлен туда каксолдат-срочник необученным пареньком, вот и попал в первом же бою в плен,надежды увидеть его живым больше не было. Я старше своего мужа и, по сути,заменила ему мать, которой он лишился еще в раннем детстве. Честно говоря,никаких сил жить после сообщения о том, что Митю захватили чеченцы, у меня небыло, но на руках осталась крохотная дочь, и ради нее я решила задержаться наэтом свете. Жизнь моя протекала безрадостно. Но год тому назад в моем почтовомящике появилось бог весть как попавшее туда письмо, написанное Митей. Онсообщал, что содержится в качестве раба в семье полевого командира Бекоева.Мужа можно выкупить, указывалась сумма, которую Бекоев требует за его жизнь,огромная, просто невероятная. Пришлось продать хорошую четырехкомнатнуюквартиру, приобрести крохотную халупу в Капотне и избавиться от драгоценностей,картин и мебели. Я — из семьи художников, и мои умершие родители были людьмиобеспеченными. Не стану утомлять вас подробностями, но собрала необходимуюсумму, с которой и выехала в Чечню.