Есть также намеки на то, что граф с графиней отчаянно пытались выжать дополнительный доход из своих уже существующих прав и заставить собственных вассалов и горожан платить за различные привилегии. Где-то после 1164 года Тибо и Аликс пообещали состоятельным горожанам не уменьшать количество драгоценных металлов в монетах, а это значит, что ранее какие-то подобные действия уже предпринимались[690]. Обещание графа с графиней сохранить стабильные деньги считалось настолько важным, что его текст был высечен на большом камне моста через Луару при въезде в город, где все могли его видеть[691]. Утраченная надпись свидетельствует и о том, что граф вводил новые налоги, включая налог на крупный рогатый скот (cornagium)[692]. Тибо и Аликс также тщательно зафиксировали свое право конфисковать пуховые перины (culcitras) у жителей города Шамбор (Тибо отказался от этого права, возможно, за плату, в 1180 году) и отбирать скатерти у жителей Блуа.

В Блуа и Шартре роль и значимость еврейских общин были иными, нежели в королевских владениях и в Шампани. Как уже отмечалось, король Людовик, по всей видимости, поощрял возникновение еврейских общин; графы Шампанские приветствовали евреев и были рады видеть их на ярмарках. Евреи селились в Шампани плотнее, чем собственно на землях французского короля[693]. В Блуа и Шартре, с другой стороны, имелись только небольшие еврейские поселения; в Блуа проживало едва ли более сотни евреев на примерно три тысячи христиан[694]. Евреи в Блуа были менее заметны и более уязвимы, чем в других регионах, что отражает как политическое положение графа Блуа, так и упадок самого графства[695].

Уязвимость положения блуаских евреев и относительная бедность графа и графини являются, пожалуй, куда более убедительным объяснением аутодафе в Блуа, чем семейные интриги. Тибо и Аликс нуждались в деньгах – они наполняли свои кладовые в кредит, вводили новые налоги, уменьшали количество драгоценных металлов в монетах и отказывались от будущих доходов в обмен на наличные, которые могли получить немедленно. Они не могли не обратить внимания на еще один очевидный источник дохода – местных евреев. «Событие» в Блуа, похоже, началось с первого документально зафиксированного захвата (captio) евреев на французских землях; в XIII веке эта практика станет весьма распространенной: некоторые правители будут внезапно хватать всех евреев, кого смогут найти, и требовать огромные суммы в обмен на их освобождение[696].

По некоторым сообщениям, Тибо как раз искал предлог взяться за евреев, когда какой-то местный клирик подсказал ему удобный путь. Эфраим из Бонна сообщает некоторые подробности: «Правитель перебирал в уме всяческие планы осудить евреев, но не знал, как это сделать. У него не было против них никаких свидетельств, пока не появился некий священник который сказал правителю: „Я подскажу тебе, как осудить их“»[697]. В широко рассылавшемся письме от еврейской общины Орлеана объясняется, что слуга некоего дворянина, поивший на реке коня, наткнулся на еврея, который нес кожи, и одна из них развернулась и напугала коней. Христианин потом заявил, что этот еврей утопил христианское дитя. Обвинение основывалось исключительно на показаниях слуги, потому что никаких улик найдено не было; тело не нашли, никто не сообщал о пропаже ребенка, ни одна семья не погрузилась в траур. Поэтому клирик предложил, чтобы граф опирался на суд Божий, на ордалии водой[698]. Ордалии были принятым среди христиан способом решения вопроса о виновности или невиновности в случае отсутствия улик, но от евреев редко требовали подвергнуться ордалиям[699]. Местный священник требовал ордалий в деле Уильяма Норвичского, но под давлением шерифа епископ не стал настаивать на подобном испытании. В Блуа рьяный свидетель согласился на ордалии, и, что неудивительно, было решено, что он говорит правду; тем самым вина евреев оказалась доказанной[700].