Пока ничто не свидетельствовало ни против Макеева, ни противСизова. А приезд Макеева одинаково мог означать и его причастность к группеВолкова-Евсеева, и его полную невиновность. Дроздову доложили, что Сизоввернулся в свой кабинет и теперь принимает там Ратмирова.

Приехал Макеев. Он был явно взволнован. Войдя в кабинетДроздова, он сел без приглашения, чего прежде никогда себе не позволял.

— Мне звонил Дранников, — сказал он. — Высумели разобраться во всех документах Валентинова. Это правда?

— Почти, — кивнул Дроздов, — там многоинтересного.

— Нужно было дать и мне посмотреть, — заявилМакеев, потом, тяжело вздохнув, добавил:

— Я ведь все понимаю, Юрий Иванович. Мне уже недоверяют. И правильно делают. Работу в Берлине я провалил, не сумел остановитьубийц Валентинова, прошляпил с этим Волковым. Наверное, поэтому вы мне и недоверяете.

Дроздов молчал. Он не любил дилетантов в своей профессии.Даже честных дилетантов.

В кабинет вошел Сапин. Не обращая внимания на скорчившегосяв углу Макеева, он сказал генералу:

— Деньги перевели. В банке все в порядке.

— А как дела у Юджина? — спросил генерал. Сапинотвернулся.

— Говори! — впервые в жизни сорвался Дроздов.

— Он тяжело ранен. Но уже в нашей зоне. Сейчас он ввоенном госпитале.

Какой-то грузовик выскочил на дорогу, и американцы открылистрельбу. Они, видимо, в последний момент что-то поняли. Погнались за нашимавтомобилем. Мы приготовили специальную ловушку, но этот грузовик появился таквнезапно. Я сначала даже подумал, что это ваша идея.

— Какой грузовик? — не понял Дроздов. — Мы незнаем, откуда он взялся, — вздохнул Сапин, — но деньги уже переведены. —Что с Брандейсом? Мне всегда не нравился этот скользкий тип.

— Мне тоже. Он с кем-то разговаривал в самом Берлине.Причем дважды.

Сейчас мои ребята устанавливают, с кем он говорил во второйраз. И еще один раз он звонил Бонелли.

— Всего три звонка, — понял Дроздов, — два вБерлин. А кому он еще звонил в Берлин?

— В какой-то телефон-автомат в Западной зоне. Унабережной, — пожал плечами Сапин, — мы приехали чуть позже других.Американцы там уже крутились.

Да и немцы, по-моему, тоже.

— Что? — холодея, спросил Дроздов. — Покажитена карте, где это место.

Сапин взял карту и вдруг удивленно поднял голову:

— У вас это место уже отмечено.

— Соберите всех ваших людей, — приказалДроздов, — там был генерал Сизов. Лично. Немедленно к нему. Нужно егоарестовать, пока он не ушел.

В это время Сизов кричал на Ратмирова:

— Я же тебе объяснил — никакой самостоятельности! А тычто сделал?

Решил ограбить Евсеева, перед тем как его убрать! Жадностьтебя погубит, Ратмиров. Все тебе мало!

Стоявший перед ним офицер молчал, моргая рыжеватымиресницами. Он не понимал причины беспокойства генерала. Какая разница, какумрет Евсеев — с деньгами или без них. Ему они на том свете уже были не нужны.

— Ладно, — увидев, что его крики не действуют,махнул рукой Сизов, — подготовь мою машину, сейчас уезжаем.

«Деньги уже на счету», — подумал Сизов. Из пятидесятимиллионов долларов, лежавших в швейцарской банке, два миллиона переведены наего личный счет. С такими деньгами он не пропадет. А эти московские чиновникипусть делают свои дела без него.

Он обвел кабинет глазами. Пропадай все к черту! ЛюдиДроздова все равно до него доберутся. Главное он сделал. Деньги теперь в банке,и его два миллиона ждут в Цюрихе. А на такие деньги можно жить, ни о чем недумая. Тем более что все должны убедиться в его смерти. Он достал из-под столазнакомый «дипломат», открыл и поставил его на взрыв через полчаса. Потом закрыли, взяв его с собой, вышел.

В машине уже сидел Ратмиров с ничего не выражавшим лицом.

«Животное», — с ненавистью подумал генерал, усаживаясьрядом со своим помощником.

— В Потсдам, — приказал он, — и быстро.Ратмиров обернулся на «дипломат». Он хорошо знал, что это такое.

— Не волнуйся, — криво усмехнулся генерал, —сейчас не взорвется.

Только через час.

Когда через десять минут приехали сотрудники КГБ и военнойконтрразведки, они уже никого не нашли. Машина с Ратмировым и Сизовым шла внаправлении Потсдама.

— В город не заезжай, — приказал генерал, —давай в сторону Ростока.

Ратмиров даже не изменился в лице. Он привык выполнять любыеприказы генерала. Сизов смотрел на часы. До взрыва еще пять минут. Четыре. Онне будет таким кретином, чтобы выстрелить в Ратмирова, а потом его взорвать.Нужно сделать все по-умному.

Когда до взрыва осталось всего две минуты с небольшим, онпопросил:

— Останови машину.

Видимо, голос все-таки предательски дрогнул, так как емувпервые приходилось лично убивать человека. Ратмиров удивленно оглянулся нанего, но ничего не спросил. В этот момент у генерала от напряжения защекотало вносу, и он полез за платком. Подозрительный Ратмиров решил, что генерал хочетотделаться от него точно таким же способом, каким он убил Евсеева. Ведь убийцывсегда более склонны видеть в другом человеке свое подобие. И он резко,наотмашь, ударил генерала по шее. Тот, захрипев, сполз на сиденье. Ратмировпосмотрел на часы. До взрыва еще тридцать одна минута. Он достал из карманагенерала пистолет. Нет, стрелять он не решился. Что-то его удерживало. Пустьгенерал сам взрывается в этом автомобиле. Наверное, у Ратмирова простосрабатывал инстинкт убийцы, понимавшего, что убивать дважды одинаково — иЕвсеева, и генерала Сизова — нельзя. И хотя ему очень хотелось выстрелить, онрешил проехать до небольшой поляны и там обыскать своего генерала. В этом случаетоже вполне можно рассчитывать на удачу.

Он посмотрел на часы, времени у него много. Целых тридцатьминут.

Взглянул на генерала. И в этот момент произошел взрыв.Мощность заряда на этот раз была куда сильнее. Оба офицера мгновеннопревратились в горящие факелы.

Первыми на место происшествия приехали генералы Дранников иМатвеев.

Матвеев, прибывший сюда по приказу командующего, долго игромко возмущался.

— Какие мерзавцы! — говорил он с небывалымвоодушевлением. — Таких нужно расстреливать!

А вечером у него дома раздался звонок. Матвеев поднял трубкуи, услышав голос Чиновника, походов дел от страха.

— Генерал, — строго сказал Чиновник, —командующий Беликов явно не справляется со своими обязанностями. Мы сейчас ищемдругую кандидатуру. Вы меня понимаете, Матвеев?