— Вы хотите что-то сказать? — спросил он уТернера.

— Нет, я вас слушаю.

— Год назад Юджин в результате известных нам событийбыл тяжело ранен и провел более полугода в больнице. После выздоровления он былотправлен на отдых, а когда вернулся, — КГБ уже не существовал. Егодержали несколько месяцев в резерве. Теперь он работает в отделе, занимающемсяпроблемами Турции.

Это бывший Восьмой отдел. Наш человек работает всекретариате нового директора СВР. А нам нужно сделать так, чтобы они поверили,что утечка информации идет именно из бывшего Восьмого отдела разведки КГБ.Необходимо несколько сместить акценты, отвлекая внимание от нашего агента. Выпоняли мою мысль?

Не совсем понимая своего шефа, Бэннон тем не менее кивнул. АТернер решил уточнить:

— Вы хотите сказать, что нужно подставить Юджина вместонашего агента?

— Да, — довольным голосом ответил Эшби.

— И вы думаете, мы сможем убедить русских, что ихлучший разведчик — двойной агент?

— Именно потому, что он лучший, — сможем. Любойнормальный человек должен задать себе вопрос, за счет чего Юджину удалосьпродержаться столько лет? Почему им не заинтересовались ни ФБР, ни ЦРУ? Крометого, он был арестован и выпущен из тюрьмы.

— Согласитесь, что оснований для подозрений больше чемдостаточно.

— Они нам не поверят, — упрямо сказал Тернер. Эшбинахмурился. Ему не нравилось подобное упрямство нового начальника, отдела. И,сдерживаясь, он сказал:

— Значит, вы должны сделать все, чтобы они намповерили.

На этот раз Тернер не стал спорить, и Эшби развил свою мысль.

— Представьте, что к нам возвращается наш офицер,семнадцать лет проработавший в тылу русских. К тому же арестованный ими и затемвыпущенный на свободу. Прибавьте к этому его непонятное ранение во времявозвращения, когда мы уже знали, что он агент КГБ. И участие в прошлогоднихсобытиях германской разведки, невольно оказавшей услугу советскому агенту.Наконец, приплюсуйте к этому полную неразбериху в ЦРУ, развал США, закрытие ЦРУи изгнание из него почти всех ведущих сотрудников. И тогда вы получите картинутого, что сейчас Происходит в Москве. Как вы считаете, в такой ситуации у насесть шансы?

Тернер молчал.

— Прибавьте к этому и наши усилия, — подал голосБэннон.

— Да, — согласился Эшби, — и, конечно, нашиусилия. Так как вы считаете, Уильям, у нас есть шансы?

— Есть, — ответил Тернер, — у нас есть шансысделать дерьмо из хорошего разведчика.

— Прекрасно, — Эшби проигнорировал слишком грубоевыражение Уильяма Тернера. — В таком случае именно вам и предстоит сделатьтак, чтобы русская разведка поверила в его двойную игру. Вы меня понимаете?Этим ходом мы не только выводим из круга подозреваемых своего агента, но ивводим туда мистера Юджина. Нужно сказать, он попортил нам слишком много кровив последние два десятилетия.

— Я понимаю, — ответил Тернер. Он вспомнил, какпереживал за Юджина, словно тот был его близким другом. Вспомнил прошлогоднююдраму в Берлине. И встречу с Юджином за столом «Гранд-отеля», когда тотнеожиданно подсел именно к нему. Тогда он еще не знал, что этого агента в СССРназывают Юджином. Теперь он это знает. Он вспомнил последние слова МилтаБердена, сказанные ему перед отставкой из ЦРУ:

— Мы постепенно становимся заложниками системы, Уильям,заложниками наших консервативных взглядов и привычек. И начинаем мыслить толькосегодняшним днем, забывая о завтрашнем. Двухполярный мир был не так плох, еслимы действительно хотели сохранить мир. Боюсь, что наши бывшие союзники скоро,очень скоро, принесут нам слишком много проблем. И мы еще много раз пожалеем,что разрушили второй полюс, уравновешивающий наши материки. Даже если он был сознаком минус. В природе нужна полярность мнений, знаковые отличия. А колебаниямогут привести к резонансам не только в технике, но и в политике.

После возвращения из Германии Берден написал письморуководству ЦРУ, где утверждал, что руководство Лэнгли не всегда адекватнореагирует на события в мире, предпочитая не обращать внимания на некоторыеобстоятельства в угоду генеральной концепции борьбы с мировым коммунизмом иСоветским Союзом. Берден дошел до того, что начал доказывать необходимостьсохранения и укрепления Советского Союза как необходимого компонента в борьбепротив мирового зла — терроризма, наркомафии, ядерной мафии, нестабильныхмарионеточных режимов и бывших друзей, слишком зависящих от Америки раньше и независящих после развала СССР.

Берден предупреждал руководство ЦРУ, что на основе всехданных в Советском Союзе скоро будет предпринята попытка переворота противГорбачева. И это был единственный пункт, который встревожил руководство ЦРУ. Онем было доложено президенту США, и Джордж Буш, бывший директор ЦРУ, внарушение всех правил и принципов разведки, позвонил в Москву, чтобы личнопредупредить Михаила Горбачева о возможной опасности. Осторожный Буш не имелправа указывать источники информации и говорить слишком откровенно. А привыкшийк собственной гениальности Михаил Горбачев даже не обратил внимания на словаБуша. В этом случае Буш был «большим католиком, чем папа римский». Он большехотел сохранения на своем месте Горбачева, чем сам Горбачев и его окружение.

Потом была попытка переворота. В эти три августовских дняБерден почему-то интересовался не столько происходящими событиями в Москве,сколько курсом немецкой марки в Берлине и Бонне. И оказался прав. Как только былообъявлено о введении ГКЧП, курс немецкой марки резко пошел вниз, а курсамериканского доллара, наоборот, так же резко пошел вверх.

Сразу после августа Берден подал заявление об отставке. Ипосле развала Советского Союза ушел из ЦРУ, сказав, что нужно менятьприоритеты. Все это Уильям Тернер вспомнил сейчас, пока Эшби говорил о КемалеАслане. Он отогнал воспоминания. В конце концов, он на работе. И уже другим,уверенным и спокойным, тоном он спросил:

— Кто-нибудь знает о нашей операции против Юджина?

— С этой минуты только вы двое, — невозмутимоответил Эшби, — в целях секретности операции а ней больше не должен знатьникто. Даже сотрудники ваших отделов. Вы меня понимаете?

Они молчали. Все было ясно.

Сначала он видел перед собой только белую простыню. Большуюбелую простыню, словно накрывшую его лицо и мешавшую ему дышать. Потом он началразличать смутные тени. И наконец однажды услышал голоса.

Позже он узнал, что провалялся в госпитале целых три месяца.И только когда врачи разрешили ему есть самому, он понял, что постепенновозвращается к жизни. Последнее, что он помнил в Берлине, были обжигающиевыстрелы в спину, словно удары гигантской иглы, пробивающие его насквозь. Ипоследний взгляд стоявшего рядом человека. Он долго не мог вспомнить, ктоименно был рядом с ним.