Блеск белоснежной радужки, пшеничные волосы, мед и молоко, улыбка смущенного школьника – на какое-то время я попалась, примерзла, будто языком к дверной ручке.

Потом я увидела эту книгу и поняла, что ее надо уничтожить. От моей влюбленности не осталось и следа, оскорбленное доверие убило ее – так молния убивает пастуха в чистом поле. Мне было непросто улыбаться, лепить контур прежней легкости, прежней ласки, но ты ведь знаешь, я – хорошая притворщица. Зимой я придумала поездку в Коимбру, просто написала им, что привезу детям сладости.

Я уже знала, что сделаю: проведу с ним ночь в хорошей гостинице, а утром поставлю условие. Книга должна быть стерта, истреблена, обезврежена, иначе я заявлю, что Крамер преследовал меня, ворвался в мой номер и принудил меня силой. Может, придется поцарапать себе лицо или подкупить горничную, а может, и так обойдется.

От его репутации останутся одни лоскуты, книгу не опубликуют, и работу он в этой стране уже не найдет. А на свою репутацию мне наплевать, я здесь все равно не останусь.

В тот вечер я вернулась домой, припарковалась у ворот и долго сидела, не выключая мотора. Зима выдалась суровой, вдоль садовой стены похрустывали ледышки, а глицинии почернели от холода. Телефон показал один процент зарядки и тихо угас. Ключи от ворот остались у Кристиана, служанка уехала, а индеец обычно проводит вечер в городе, так что я удивилась, увидев его выходящим из служебной калитки. К тому времени я почти осушила фляжку и не стала его окликать.

Спускаясь по обледенелой лестнице, я сломала каблук. Это произошло на середине пути, некоторое время я сидела на ступеньке и била сапогом по чугунным перилам, пока не отвалился второй, а потом спустилась вниз. Сапоги сразу промокли, в левую пятку впился гвоздь, но я смотрела на огни Рибейры и шла, время от времени вынимая из сумки телефон, как будто он мог зарядиться от моей ярости.

Теперь я знаю, что в ту ночь Кристиан вернулся на виллу. Вероятно, ради свидания с моей прислугой. Ты пришел туда чуть позже, открыл дверь своим ключом и оказался первым, кто их застукал. Представляю, как ты сделал суровое лицо, а потом рассмеялся и предложил открыть шипучего. И если допустить невозможное – что ты рассердился, – то представить потасовку я все равно не могу.

Австриец любил тебя, его книга сочится обожанием. Другое дело, что смысл у нее убийственный, пасквильный и посрамляющий. Никогда себе не прощу, если этот текст доберется до публики. Служанка любила тебя не меньше, надо полагать. Она же твоя невольница, повариха твоих капризов. Тогда кто же тебя убил, Алехандро?

Молчишь? Сказать по правде, твоя вторая смерть уже не так важна для меня, как первая. Сегодня Ника прожила свой последний день, осталась твердая, как зерно, Доменика Понти. Нет, просто Доменика. Иди к чертям собачьим со своей фамилией.

Радин. Вторник

Гудение и бессмысленный звон фортепиано он услышал, еще поднимаясь по дорожке, усаженной кипарисами. Сплошь зудящие трезвучия, слагающиеся в пустотелую колбасу. Все бы отдал, чтобы послушать Малера или старый блюз в каком-нибудь клубе. Радин увидел служанку в саду, окликнул ее, она оставила срезанные цветы на дорожке, провела его в знакомую комнату и ушла.

Дверь в оранжерею была приоткрыта, свежевымытые стекла темно сияли на солнце, душно пахло сырой землей. На подоконнике стояло блюдо с сыром и графин с водой, где плавали огуречные ломтики. Подходящая декорация для финала, подумал Радин, взял ломтик сыра, снял со шпажки виноградину и положил в рот.

Мимо стены со стороны сада медленно прошел индеец, на плече у него был свернутый садовый шланг, на голове – белая войлочная шляпа. Дойдя до ворот, садовник размотал шланг и стал водить над газоном шипящей, сверкающей на солнце струей. В горле у Радина сразу пересохло, и теперь он был этому рад.

– Разве я назначала вам встречу? – Хозяйка дома открыла дверь и встала на пороге. На ней было просторное платье в красных брызгах, похожее на крылья бабочки аполлона.

– Знаете, о чем я думал, пока поднимался на холм? За гробом вашего мужа хмурой толпой шли воображаемые друзья. А за гробом аспиранта никто не шел, его тело окуталось илом, а глаза выели морские рачки.

– Вы снова пьяны?

– Один, два, три, а где же четвертый? Так начинал беседу Сократ, считая собеседников. А ваш четвертый на дне реки. Печально, что Крамер погиб, я успел к нему привязаться. Когда тело падает с такой высоты, звук, наверное, похож на затрещину?

– Что вы несете? – Женщина схватила его за рукав, и он удивился силе ее пальцев. – Вы пытаетесь сказать, что Кристиан мертв? Его нашли в реке?

– Не нашли. Но он мертв, и он в реке, это очевидно.

Доменика молча смотрела на него, голубоватая вена у нее на лбу, казалось, набухала под его взглядом. Радин не мог остановиться, он был неумолим и казался себе выше ростом. За стеклом садовник сматывал шланг, поглядывая на них исподлобья.

– У меня есть свидетель, он привез австрийца к дверям вашего дома. С тех пор Крамера никто не видел. Я думаю, ваш муж убил его во время ссоры – скорее всего, непреднамеренно. Вы отправили мужа на руа Лапа изображать живого аспиранта, чтобы отвести подозрения. Он провел там около двух недель, крутил пластинки, потом три месяца прятался где-то еще, а теперь вернулся в город. Он, случайно, не здесь?

– Вы бредите? – Она уже пришла в себя и сложила руки на груди. – В прошлый раз вы утверждали, что в ту ночь здесь убили Алехандро, а теперь делаете убийцу из него самого?

– Да, я ошибался. – В горле у Радина начало першить, и он продолжил тихо, почти шепотом: – Я не намерен сообщать об этом в полицию. И даже если сообщу, они не станут заводить дело, доказательства косвенные, а свидетель в бегах. Но мне важно услышать ваше признание. Это, если хотите, профессиональное тщеславие.

– Вы не похожи на профессионала. Вы похожи на актера-любителя, который примеряется к новой роли. В ту ночь меня не было на вилле, и настоящий сыщик давно бы это выяснил. Я думаю, что на вилле вообще никого не было.

– Поверьте, сеньора, здесь было полно народу. Вы сможете спросить об этом у вашего мужа, он довольно скоро появится на публике. Скажет, что полгода бродил по полям, пытаясь вспомнить, кто он такой. Идея не слишком свежая, но сработает наверняка.

– Служанка вас проводит! – Женщина повернулась к нему спиной, крылья бабочки-аполлона взметнулись и опали, дверь хлопнула.

Некоторое время Радин смотрел ей вслед, потом налил себе огуречной воды, залпом выпил, прошел по дорожке, где все еще лежали срезанные цветы, захлопнул калитку и еще раз взглянул на виллу, окруженную кипарисами. Что-то в этом саду напоминало ему парк в ноттингемском кампусе, не хватало только поляны для крикета. Стук крикетных мячей, внезапные возгласы, венецианская зелень травы, вкус огуречной воды, та гулкая весенняя тишина, которая наводила на него тоску, а теперь кажется потерянным раем.

* * *

– Как поживает сеньора Сантос? – Булочник кивнул, подзывая его поближе.