хочу его… не хочу такого мужчину. И не потому, что он открыто демонстрирует мне свою слабость, уязвимость и отчаяние, не потому что я не могу сейчас восхищаться им.

А потому что я просто не чувствую себя в безопасности.

— Я так хочу тебя, так невыносимо хочу, детка, — еще более бессвязно лепечет Андрей, и я хмурюсь, пытаясь скинуть его сильное тело со своего. В конце концов, мне это удается, и Андрей оказывается на подушках рядом. В момент, когда я приподнимаюсь над ним, замечаю, что он прикрывает глаза. — Будь со мной до конца. Поддержи меня… верь в меня. Мы — семья, детка. Правда?

Через две секунды мой пьяный до одури муж уже храпит на всю спальню. Андрей быстро и крепко засыпает, как и его член, который в таком состоянии алкогольного опьянения едва ли на что-то способен. Уф, можно расслабиться и выдохнуть.

— Я больше не знаю, кто такие «мы», Андрей, — тихо шепчу я, целуя мужа в лоб и опускаю голову ему на грудь.

И существовали ли «мы» когда-нибудь?

* * *

Настоящее время

Мы долгое время проводим в полном молчании. Но я всем нутром ощущаю, что это лишь затишье перед бурей. Он жестом приглашает меня пройти на задний двор, где расположен небольшой сад прямо на берегу реки. Даже пирс здесь имеется с двумя пришвартованными к нему лодками, и я догадываюсь, с какой целью они здесь — Дима очень любит рыбачить. Он не раз мне говорил, что это для него лучшая медитация. Пожалуй, даже большая, чем музыка и игра на инструменте, поскольку последнее не расслабляет его так, как журчание реки и наблюдение за подрагивающим поплавком.

Минуя сад, я делаю пару шагов по пирсу, обхватывая себя руками. Слишком быстро сгустились над Подмосковьем тучи, и резко подскочила влажность. Птицы летают низко, предупреждая о скорой грозе, но солнце еще не спешит окончательно скрыться за серыми облаками.

Я смотрю на потоки реки, растворяясь в природе, окружающей ее берега, и делаю глубокий выдох, пытаясь морально подготовиться к первой брошенной Ковалем фразе:

— Дим, в чем дело? — произношу в воздух, отвернувшись от него. — Что ты задумал?! Мне известно про рейдерский захват «А-Треста». Я знаю, что все это время ты проворачивал свою аферу у нас за спиной, а я… позволяла тебе это делать, купившись на твою заботу, благотворительный проект и свои эмоции. Так какова твоя цель — отнять компанию, значит? Решил окончательно разрушить мою жизнь? Забрать наследие моего отца? Зачем это тебе? Месть? Деньги? Желание показать, где мое место? — перебираю варианты, осознавая, что все эти мотивы и руководят Ковалем.

— Я не хочу разрушить твою жизнь. Ты все не так поняла, — проговаривает Дима около моего уха. Его голос звучит спокойно и вкрадчиво. У него явно все под контролем, а вот я… Мне есть что терять, в отличие от него. Очень жаль, что я слишком поздно опомнилась и повелась на свои эмоции, воссоединив наши отношения.

— Наоборот, я хотел бы дать тебе все самое лучшее в жизни. Именно поэтому…, — Дима обходит меня, встает напротив и протягивает мне нечто, напоминающее билеты на самолет.

— Что это? Полет бизнес-классом до ада? — саркастично интересуюсь я. Присматриваюсь к билетам, моментально считывая название Европейского города, что значит для Коваля очень многое.

Вена.

— Первое, что ты должна знать перед тем, как мы покинем Россию: я все улажу. Ты будешь под моей защитой, в абсолютной безопасности. Вместе с Богданом. Я знаю, как вывезти его из страны без особых проблем. Когда вы с сыном окажетесь в Вене, ты перестанешь находиться во власти манипуляций Андрея и сможешь самостоятельно принимать взвешенные решения.

Мне резко становится дурно. Голова начинает кружиться, а пирс буквально уходит из-под ног, позволяя мне морально упасть в реку. Меня так сильно тошнит, что сил нет взглянуть Диме в глаза и понять, шутит ли он, ставит ли мне ультиматум, или просто предлагает сбежать от мужа с ребенком.

Что? Он действительно это предлагает? О Боже. Кем он себя возомнил?

— Ты издеваешься? — импульсивно вырвав билеты из его рук, я буквально швыряю их ему в грудь. Клацнув зубами, Коваль мгновенно хватает меня за запястье, сжимая его до боли. Властным рывком притягивает к себе, уверенно заглядывая в глаза:

— Не надо так делать, Эля, — горловым шепотом настаивает он, бросая на меня разъяренный взор исподлобья. — Не зли меня, девочка. Хочешь, чтобы я перестал с тобой церемониться? — вздергивает одну бровь. — Я ведь уничтожу его. Видит дьявол, Эля, я уничтожу его, если это единственный способ добиться того, чтобы ты, наконец, прозрела!

— Что ты несешь, Дим? — с шипением отзываюсь прямо в его лицо, в губы. — Андрей — отец моего ребенка! Жестокое устранение соперника — признак слабости. Счастливые отношения можно построить лишь на основе совместного выбора, а никак ни жестокостью, шантажом и манипуляциями! — с горячностью заявляю я, прекрасно понимая, что для Коваля это излюбленные инструменты.

Как и для всех мужчин, что чего-то достигли в бизнесе, включая моего отца и мужа. Видимо, это моя карма — выбирать таких, а потом пытаться их переиграть и слепить под себя. Но Коваль — не пластилин, даже в умелых женских руках. Он — настоящий камень. Бесконечно тверд, упорен и решителен. Чтобы сточить его — нужно стать водой. Рекой. Его спокойствием, его медитацией. Так что он во мне нашел тогда? Под это описание отлично подходит «удобная» Лейла.

— Он не стоит и волоска на твоей голове, — сжав зубы, продолжает продавливать меня Коваль. — Я бы убил, — приближается ближе к моим губам, понижая голос. — Я бы давно убил. Убил… если бы кто-либо приблизился к моей любимой женщине, к моему ребенку. Если бы кто-то претендовал на нее, если бы кто-то бессовестно ее трахал. Имел ее потрясающее тело, ее горячий рот, ее неповторимую душу, занимал бы все ее мысли. Я все это сделал с тобой, потому что Андрей позволил. Он допустил это. Он разрешил мне иметь тебя. Будь я на его месте, я бы уже давно порвал в клочья себя самого. Слышишь, Эля? Он же позволяет мне тебя трахать. Похищать тебя. Быть огромной частью твоего сердца. Ему плевать на тебя. А судя по его загулам, ему плевать и на своего ребенка, — перечисляет Дима, гипнотизируя меня своим немного звериным взором. В нем сейчас инстинкты кричат. Ярость и дикая потребность забрать свое, утащить в берлогу. — Я бы убил за свою семью, — потираясь щекой о мою щеку, словно зверь,